| А.И. Степанов |
Введение
1. Теоретическая модель (начало)
2. Предварительная
верификация модели на реальных системах
3. Современная Россия, часть
первая
4. Средний класс
5. Современная Россия, часть вторая
6.
Характеристики пятикласовой идеологемы
7. Развитие теоретической модели
8.
Альтернативы для России
Заключение
Приложение
Литература
Трудно преувеличить значение для социума принятой в нем классовой модели. Во-первых, такая модель служит формой представления общества о себе самом, т.е. поддерживает его самоидентификацию. Во-вторых, в той системе координат, которая задается совокупностью классов, осуществляется позиционирование ведущих политических сил, принимаются те или иные программы развития, осуществляется выбор социальной, да и далеко не только собственно социальной, политики. В свою очередь, сами классовые модели практически всегда несут на себе отпечаток тех политических сил, которые их предлагают и "продвигают" в соответствии с поставленными стратегическими задачами. В результате социально-классовая и политическая структуры оказываются теснейшим образом взаимосвязанными, на основании чего, в частности, и говорят о социально-политической системе как едином целом.
История классовых моделей уходит в праисторические глубины. Так, легендарному герою и царю Тезею приписывалось не только объединение дотоле разрозненных поселений и городов в мощный полис Афины (синойкизм), но и разделение граждан на три основные группы: евпатридов (родовая землевладельческая знать), геоморов (землевладельцев) и демиургов (ремесленников и торговцев, а также лиц свободных профессий - врачей, поэтов, философов и др.).
Согласно реформе Солона (ок. 640 - 560 до н.э.), архонта Афин, впоследствии включенного в список семи греческих мудрецов, все граждане были разделены на четыре группы согласно имущественному цензу: пентакосиомедимнов, всадников, зевгитов и фетов /1/. Реформа была направлена против привилегированного положения родовой аристократии (препятствовавшего, пользуясь современным языком, социальной мобильности, динамизму), поэтому в основание классовой модели был заложен имущественный критерий. При этом политике поощрения развития ремесла и торговли на фоне традиционного земледелия служили не только прямые меры -такие как приглашение из других городов в Афины ремесленников и торговцев, - но и эволюция имущественного ценза в направлении усиления роли денежной меры: вначале деление на классы осуществлялось по количеству земли, потом по годовому доходу от урожая, а затем и просто по денежному доходу, независимо от источника.
Афинская история буквально насыщена разнообразными проявлениями политической борьбы, при этом партии отстаивали интересы разных групп, различались во взглядах на желательное будущее государства и в соответствии с этим проводили реформы в классовой сфере. К примеру, виднейший государственный деятель Аристид (530 - 467 до н.э.) содействовал вождю афинян Клисфену в изменении законодательства. Будучи принципиальным противником лидера демократов Фемистокла (528 - 462 до н.э.), он критиковал проекты последнего, ставившие целью превращение Афин в морскую державу, - из опасения, что становой землевладельческий класс может быть вытеснен безответственной массой безземельных людей и лишенными корней, равнодушными к благу отечества чужестранцами. Чтобы этого избежать, Аристид предоставляет доступ к государственным должностям так называемому четвертому классу, т.е. простым земледельцам, тем самым отойдя от практиковавшейся дотоле тезеевской (отчасти и солоновской) системы трех полноправных сословий.
Уже по таким разрозненным эпизодам, наверное, понятно, что с давних пор установлению надлежащего классового членения уделялось самое пристальное внимание со стороны правителей и законодателей и в видоизменениях классовой структуры виделся мощный инструмент для проведения той или иной политики.
Со времен освободительных революций, т.е. со вступлением в эпоху масс, стандарты классового деления за редкими исключениями уже не подразумевают юридического закрепления граждан или подданных за определенным социальным местом и тем более их неравенства перед законом (на социологическом языке: произошел переход от закрытых обществ к открытым). Однако это не отменяет как фактической социальной стратификации (ввиду неодинакового положения различных больших общественных групп), формирования общепринятых общественных представлений о действующей классовой модели, так и использования этих моделей, или представлений, в целях проведения определенной политики. Современные классы, так же как партии, имеют нередуцируемое идеологическое измерение и в этом смысле "виртуальное" (позже данное положение мы обсудим подробнее).
Впрочем в цели настоящей работы не входит составление сколько-нибудь репрезентативного обзора известных классовых схем, поставленная задача значительно уже - выяснение определенных систематических закономерностей, связывающих между собой социальную и политическую структуры главным образом в Новейшее время. Чем обусловлен подобный выбор?
Не только тем, что период новейшей истории - специфически наша эпоха и оттого теоретическая ("академическая") картина включает в себя и вопросы актуальной политики. Новейшее время - это период массовой образованности населения, расцвета той специфической простейшей, но строгой рациональности, включая ее элементарно-математическую разновидность, различные проявления которой послужили главным предметом работы "Число и культура" [1]. Если и в прежние исторические эпохи рациональный компонент коллективного сознания и самосознания обладал немалым значением, то в эпоху нынешнюю, согласно гипотезе, он превратился по сути в ведущий. Современное коллективное сознание и самосознание пронизано тем духом внутренней точности и логической обязательности, которое традиционно принято относить к сфере математических истин. В результате, по отношению к социумам новейшей эпохи становится допустимым применение подобных же методов исследования: с точки зрения простейшей рациональности, с использованием средств элементарной математики.
Наш дискурс, конечно, не исходит из сомнительной предпосылки, будто массовый социум самостоятельно осуществляет развернутый анализ, проводит последовательную "калькуляцию", в том числе на материале собственного классового, политического строения . Однако в условиях, когда репрезентативная часть населения пропущена через горнило школьного образования, любая из классово-идеологических моделей, которая содержит серьезные логические противоречия, по сути обречена. Подобная обреченность находит различные выражения. Можно говорить, например, об исторической обреченности, т.е. о том, что у "неподходящей" модели практически нет шансов выжить, по крайней мере в достаточно длительной перспективе. С неменьшим основанием можно использовать понятие несправедливости, поскольку логическая несправедливость на классовой почве предстает как несправедливость и социальная, что инициирует эффект отторжения. "Неправильные" классово-идеологические модели, кроме того, обусловливают ту "разруху в головах", которая затем неизбежно влечет за собой дестабилизацию и другие негативные явления также в реальности.
Теперь, кажется, получен минимальный объем предварительной информации, который позволяет приступить к конкретному исследованию. Начать придется с небольшой порции математических выкладок.
Предположим, что все члены некоей стабильной и относительно самоуправляемой социально-политической системы разделены по двум главным признакам: социальному (по принадлежности тому или иному социальному слою, или классу) и политическому (согласно выраженным, например в процессе голосования, симпатиям к той или иной идеологической, политической группе: партии или блоку). Для последующего анализа важно, что здесь рассматриваются исключительно крупные, идеологически значимые классы (к примеру, богатый, средний, бедный классы современной западной идеологемы) и крупные политические группы, носящие общенациональный, а не, скажем, региональный, характер, т.е. репрезентативно представляющие картину основных политических пристрастий населения в целом (на данном хронологическом отрезке). Позднее будут даны более точные разъяснения, пока же достаточно ограничиться примером американских республиканцев, демократов, а также третьей, значительной по численности группой "остальных", в которую включается как аполитичное население, так и сторонники мелких партий. В дальнейшем в качестве синонимов "остальных" будут употребляться также наименования "неприсоединившиеся", "независимые" или "индифферентные".
Введем следующие обозначения. Пусть r - количество основных социальных
классов (упомянутая совокупность богатого, среднего, бедного классов
описывается, соответственно, значением
Деление системы по двум признакам означает, что она представляется в виде совокупности социально-политических групп (ячеек) в количестве nr: например, "богатые республиканцы" (т.е. представители богатого класса, голосующие за республиканскую партию), "бедные демократы", "независимые представители среднего класса" и т.д., здесь всего 9.
Корректно заметить, в настоящей работе мы намерены изучать не самый общий случай социально-политических систем, а только тот, который складывается в наиновейший исторический период и характерен для обществ, прошедших через процесс революционного и эволюционного социального освобождения. Таким образом, имеется в виду наличие специфического политического, идеологического климата, который оказывает непосредственное влияние и на классовую идеологию. В результате, коль речь идет о целостной социально-политической системе и идеологическом делении на партии и классы, то в рамках общественных представлений каждая социально-политическая группа (ячейка) должна быть связана с каждой. Это очень сильное логическое условие, но, как мы сейчас увидим, оно справедливо для всех относительно развитых стран. Необходимо, разумется, пояснить.
В политическом плане названному условию отвечает идеологическое (обычно закрепленное и в конституции) право каждого гражданина не только свободно выбирать свою политическую ориентацию, но точно так же произвольно ее менять ("в прошлый раз я голосовал за демократов, а сейчас предпочитаю республиканцев или вообще все надоели, не пойду голосовать"). В классовом аспекте с ним корреспондирует, во-первых, качественно возросшая в новейший период реальная - горизонтальная и вертикальная (последняя: восходящая и нисходящая) - социальная мобильность (т.е. интенсификация социальных перемещений как в рамках одного социального уровня, так и переходов из более низких социальных слоев в более высокие и обратно); по П.Сорокину [2]. Во-вторых, что в данном случае еще важнее, в идеологическую систему заложена неограниченная мобильность ментальная: убежденность населения в свободе выбора и смены рода занятий, принципиальной открытости любых социальных перспектив, что подогревается и циркулирующими мифами (к примеру, о чистильщике сапог, превратившемся в миллионера, или кухарке, которой доверили управлять государством). Такие предпосылки служат отражением стандартной парадигмы демократии и "общества равных возможностей", и в результате освободительных революций все массовые социумы так или иначе ее воплощают, по крайней мере декларируют, так что "в теории", идеологически она представляется справедливой.
Следует сказать даже большее. Допустим, что у некоего представителя бедного класса, наделенного, как и все, упомянутыми объявленными свободами, есть, значит, возможность разбогатеть, т.е. попасть в класс богатый. Однако это может происходить по-разному. Если у него есть возможность скапливать состояние только постепенно, упорным трудом, то, прежде чем попасть в богатый класс, в промежутке неизбежно придется пройти через средний. Таким образом, в пределах подобного варианта бедный класс связан с богатым не напрямую, а лишь через посредника - класс средний. Однако не таков сложившийся климат в социумах современного типа, ибо тут общественная психология обзавелась интересным качеством, которое трудно назвать иначе, чем имманентным "авантюризмом".
Ментальная открытость действительно всех перспектив включает, в частности, и вариант внезапного обогащения. Масс-медиа с наслаждением муссируют истории "чудесных превращений", будь то о колоссальном выигрыше в лотерее, на телеконкурсе, фондовой бирже, о браке с принцессой или миллионером, о безвестном пареньке из простой рабочей семьи, наутро проснувшемся богатым и знаменитым (музыкальный хит, спортивный рекорд...) или даже успешном ограблении банка. Не следует полагать, что подобный "волшебный" мотив присущ только западным обществам. Ничуть с неменьшей силой (разумеется, с поправками на конкретную идеологию) он звучал и в советском, и сюжетами про героев, стахановцев, про нежданное попадание ивановской ткачихи в Верховный Совет или ЦК была переполнена коммунистическая пропаганда, а в современной России вчерашние комсомольцы из "хрущоб" внезапно обернулись долларовыми миллиардерами. "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью" - это про все социумы, в которых прошли великие эмансипационные революции.
Помимо того, бульварная пресса непрестанно держит население в курсе "жизни высшего света", что способствует дополнительному психологическому контакту всех даже с самыми элитарными социальными стратами. И хотя на практике вероятность сказочных превращений, конечно, исчезающе мала, однако любая классовая идеология, которая их заведомо исключает, была бы воспринята как вызывающе несправедливая. Идеология не должна рубить крылья воображения, крылья мечты, воспринимающихся в качестве чистой монеты. "Открыты все горизонты, и сумеешь ли ты пройти, зависит исключительно от тебя". Это весьма резко контрастирует с социальным сознанием в былых патриархальных, сословных социумах - "коль родился ты крестьянином, то крестьянином и помрешь" - и даже в исторически переходных, которым отвечала довольно жесткая реальная и психологическая классовая закрепленность и вытекающее ощущение безысходности в социальных низах.
Пока в демонстрации того, что каждая социально-политическая группа связана с каждой, был рассмотрен идеологический вариант главным образом восходящей социальной мобильности, поскольку альтернатива нисходящего движения очевидна: вчерашний миллионер назавтра может очнуться вчистую разорившимся, опутанным долгами нищим, а не то и осесть на тюремных нарах. Однако теоретическая вероятность и подобной альтернативы способствует всесторонним контактам каждой социально-политической группы с каждой в общих рамках общественного сознания. Для всех, повторяю, открыты все пути: "по горизонтали", наверх или вниз, - и в головах населения расцветает подобная вера.
Но что означает описанная ситуация в логическом, математическом выражении? Такой вопрос становится релевантным, поскольку общества, стяжавшие перечисленные свойства, являются одновременно и образованными, т.е. по отношению к ним справедливо все сказанное о механизме коллективного рационального бессознательного [1]. Поэтому "мифологичность" современного общественного сознания отнюдь не противоречит его строгой логичности, по крайней мере, если под последнею понимать глубоко укоренную привычку считаться с силой элементарных логических законов, ходить по накатанным рельсам школьных стереотипов.
Даже мало того, последовательному сращиванию современных социально-политических представлений с математическими способствует и сам статус исследуемых здесь реалий. Ведь речь идет об идеологических, т.е. воображаемых, идеальных, общественных представлениях, что по сути полностью соответствует идеальности объектов математических. При этом те и другие подведомственны элементарной логичности. Теперь настала пора для формальных выкладок.
В результате деления социально-политической системы по двум означенным признакам (социальному и политическому) она оказывается, как сказано, разделенной на совокупность социально-политических групп (ячеек), которые можно пронумеровать, и каждый член этой системы (в данный момент) обязательно попадает в одну и только одну из ячеек. Введем дополнительные обозначения.
Пусть xik - доля членов i-той политической группы в k-том социальном слое (например, доля республиканцев среди бедного класса). Эту величину можно вычислить по следующей зависимости:
xik = Nik / Sum Nik |
(1) | |
| (Суммирование в знаменателе осуществляется по i от 1 до n), | ||
где Nik - число членов i-той политической группы в k-том социальном слое (например, количество бедных республиканцев).
Очевидно, что сумма названных долей по всем основным политическим группам равна единице (например, доли республиканцев, демократов и "независимых" среди бедного класса в сумме составляют единицу):
Sum xik = 1, |
(2) | |
| (Суммирование - по i от 1 до n). | ||
Соотношение (2) накладывает одно связывающее условие, и тогда число
независимых долей в каждом социальном слое составляет
Не все из названных параметров являются действительно свободными. Потребуем
теперь от системы способности обрести политическую стабильность. Это означает,
что на границах всех социально-политических групп должен (хотя бы потенциально)
существовать определенный общественно-психологический баланс, что бы конкретно
под ним ни понимать. Тогда на социально-политическую систему оказываются
дополнительно наложенными
В результате число свободных параметров (его также называют числом степеней свободы) в системе составит
N = (n - 1)r - n(r - 1) = n - r . |
(3) |
В настоящем случае, как было сказано, мы рассматриваем стабильную и
относительно самоуправляемую социально-политические систему, оставляя пока,
таким образом, за бортом тот случай, когда этой системой манипулируют откуда-то
снаружи, например из неподконтрольных никому государственных кабинетов
(определяя, скажем, кому быть богатым, а кому пора победнеть, а также "вручную"
формируя основные политические партии - их списочный состав и даже количество).
Хотя, как мы позже увидим, если в социально-политическую идеологию заложена
системная "ошибка", то другого конструктивного варианта, помимо манипулятивного,
по сути не остается. Однако в настоящий момент наше внимание сосредоточено на
нормальном случае, когда не общество для государства, а государство для
общества, т.е. государственное управление подчинено социально-политической
системе, а не наоборот. Тогда условие стабильности и самоуправляемости означает,
что
n = r |
(4) |
Количество определенных в общественной идеологии классов и количество основных партийно-политических групп должны совпадать.
Условие (4) является идеологическим и в этом смысле культурологическим по содержанию ввиду того, что мы рассматривали исключительно идеологические социальные классы, т.е. те, которые отвечают наличным массовым представлениям (а не те, которые фигурируют в социологических работах, малопонятные всем, кто не принадлежит профессиональному сообществу, и вдобавок варьирующиеся от автора к автору). Основные политические группы также характеризуют состояние убеждений, склонностей репрезентативного большинства населения, составляя вместе, так сказать, карту ведущих идеологических, политических предпочтений социума на данном хронологическом отрезке. Использованные в процессе математического вывода предпосылки также обладают массовой идеологической природой, и оставалось только их аккуратно учесть.
При этом мы не вдавались ни в конкретный состав названных социальных классов, ни в характер конкретных позиций, занимаемых ведущими партиями. Тем не менее даже в подобном отвлеченном контексте удалось получить определенную математическую зависимость.
На этом временно оставим разработку математической модели, поскольку уже на достигнутом концептуальном уровне удастся прийти к определенным практическим выводам, а в этом разделе добавим несколько небольших замечаний.
Нетрудно заметить, что условие (4) внешне напоминает условие
При этом, на наш взгляд, по-прежнему правдоподобно, что формула (4) относится к области коллективного рационального бессознательного. При этом, впрочем, может возникнуть сомнение: само условие (4) отличается приемлемой для этой области простотой, однако его математический вывод выглядит несколько сложнее, поэтому действительно ли подобные логические цепочки способны поддерживаться механизмами рационального бессознательного? Такое сомнение, однако, обязано недоразумению, т.к. относительная сложность приведенного вывода обусловлена только тем, что его целью было получение отвлеченной, общей зависимости (для любых n и r), тогда как в реальности коллективное сознание, во-первых, гораздо конкретнее, охватывая главным образом собственный социум, во-вторых же, на практике и классово-идеологическая, и основная партийно-политическая структура отличаются предельной элементарностью (мы вскоре увидим, что величины n и r обычно очень невелики). А справляться с конкретными и элементарными случаями коллективному сознанию вполне по силам.
И последнее замечание. С формальной точки зрения, приведенный вывод практически повторяет вывод термодинамического правила Гиббса для равновесной среды, неоднородной в двух отношениях: фазовом и химическом (см., напр., [3, с.119-120]), - из-за чего в предшествующих публикациях мы называли выглядящую аналогично зависимость для общественных систем, неоднородных в классовом и политическом отношении, "правилом Гиббса". Однако теперь, чтобы не дезориентировать читателя, мы предпочитаем отказаться от подобного именования, поскольку математические совпадения не означают тождества реального содержания полученных формул и аргументации в процессе их вывода. Гиббс занимался анализом физико-химических систем, мы - систем социально-политических, идеологических, а математика, ввиду ее абстрактной природы, предоставляет средства равным образом для того и другого.
Начиная со второй половины ХХ в. в американском обществе, как сказано, принято массовое деление на богатый, средний и бедный классы. Именно в этот же период в США удалось добиться соблюдения тех высоких демократических и социальных стандартов, к которым впоследствии подтягивался ряд европейских стран и которые теперь приводятся в качестве эталонных и для России. Проведем анализ.
Во-первых, идеологема трех классов, построенная на элементарном признаке
уровня доходов, отличается простотой и имплицитной логичностью. Об этом нам уже
доводилось писать: если некая система представлений конституирована посредством
бинарных логических отношений (а в данном случае это так: в процессе сравнения
"выше/ниже" всякий раз фигурируют пары, например, по уровню дохода богатые выше,
чем бедные) и если она претендует на то, чтобы быть простым холистическим
представлением, то она должна состоять из трех элементов [1, разд.1.3], и
классов в данном случае именно три:
Во-вторых, для политической системы США характерна достаточно строгая
двухпартийность, и совокупность "демократы-республиканцы"
Послевоенная Европа, идущая в кильватере США, постаралась перенять паттерн
Даже мало того, в некоторых странах, особенно в Италии, как мы позже убедимся, внедрение модели трех классов привело к совершенно непредусмотренным и остро негативным побочным эффектам (см. об этом также [4]). Однако в целом проект внедрения в общественное сознание трехчастной социальной идеологемы в Европе сработал все же успешно. Вскоре мы вернемся к массовому представлению о богатом, среднем и бедном классах, сейчас же совершим экскурс в СССР.
Наша страна, как известно, отличалась тоталитарным, т.е. однопартийным,
политическим режимом, что описывается значением
Таким образом, результаты настоящей модели согласуются с той точкой зрения, что СССР едва ли удалось бы просуществовать в течение столь длительного периода, если бы в советской идеологической системе не были реализованы многие важнейшие особенности социумов современного типа (другие примеры см., напр., в [1, разд. 1.4.2, 3.2]).
У читателей может возникнуть недоумение: а как же тут обстояло с демократией, которая по сути отсутствовала? - В таком случае придется задать встречный вопрос: отсутствовала где? Если в реальности ее существование вызывает обоснованные возражения, то в сфере идеологии, напротив, была провозглашена "демократия высшего типа", а предметом настоящей работы является структура именно идеологических систем. Разве существовали идеологические запреты, к примеру, на перемещение из деревни в город и обратно, на получение образования, на вступление в партию или даже выход из нее? Всеобщие и тайные выборы государственных органов (в частности, Верховных Советов СССР, союзных республик) также объявлялись свободными, и за гражданином было закреплено прописанное право голосовать "за", "против" или вовсе не приходить на выборы. Под всеми предпосылками, использованными в процессе вывода условия (4), в СССР лежала прочная идеологическая платформа.
Даже требование относительной самоуправляемости партийно-политической системы (а не, скажем, манипуляция ею из государственных кабинетов) выполнялась по сути автоматически: генеральный (первый) секретарь партии, Политбюро, ЦК были властными распорядителями дел в стране. По отношению же к государству постоянно подчеркивался его служебный характер, и рефреном звучал марксистский тезис об исторической неизбежности отмирания государства вообще. Широкие программы обучения (начиная со стремительной ликвидации безграмотности), в свою очередь, способствовали движению общества к состоянию образованного, что не могло не вести к изменениям в характере сознания масс.
В послевоенный период в советской классово-идеологической доктрине происходят
знаменательные изменения - по достижении определенного порога общественной
образованности и в особенности после осознания властями значения НТР (взрывы
американских атомных бомб послужили убедительным аргументом). В таких условиях
становилось нецелесообразным продолжать именовать интеллигенцию лишь прослойкой,
был запущен в обиход идеологический штамп "советская интеллигенция", а на
плакатах тех лет замаячили фигуры мужественного рабочего в спецовке, миловидной
колхозницы в косынке, а также интеллигента с сосреточенно-ясным лицом, в костюме
с галстуком и в очках. И в кадровых анкетах в графе "социальное происхождение"
предлагались три варианта: рабочий, крестьянин и служащий. Такой системе уже,
по-видимому, отвечала идеологическая классовая трехчастность
Профессионалы из идеологических отделов нашли неординарное решение. У советской интеллигенции, как и у советских служащих вообще, как утверждалось на политинформациях и с трибун, нет собственных целей, отличных от таковых двух главных классов. Подобная социальная альтруистичность, как ни странно, находила сочувственный отклик и у самой интеллигенции, поскольку та почитала себя преемницей демократической интеллигенции XIX в., полагавшей "служение (простому) народу" своей высшей задачей, ради которой можно пожертвовать любым своим благом. Т.е. в данном аспекте спущенная сверху идеологическая директива в значительной степени совпадала с собственной установкой интеллигенции. Однако, несмотря на подобное "хитрое" решение коренной структурной задачи (как идеологически простимулировать интеллигенцию, чтобы поддержать прогресс, и при этом сохранить однопартийность), советское идеологическое здание начало необратимо подтачиваться изнутри, и ведущим средоточием и источником проблем становилась в первую очередь интеллигенция, ее специфические интересы, неудовлетворенные классовые амбиции. К чему это привело, хорошо известно, теперь перейдем к современной России.
Вместе с активной фазой реформ, т.е. с начала 1990-х гг., в России через масс-медиа и устами высоких чиновников внедряется идеологема богатого, среднего и бедного классов. Резоны радикальной переориентации классовой идеологии очевидны. Во-первых, ставилась задача как можно скорее порвать с коммунистическим наследием. Во-вторых, в стране произошли реальные перемены: на фоне коммерциализации общественного сознания и общественной жизни образовалась группа богатых со своими особыми интересами, образом жизни, сознанием, а также по факту широкие круги населения оказались вытесненными на грань нищеты. Таким образом, идеологическое утверждение наличия богатых и бедных означало не более, чем признание статус кво. Однако если в стране теперь строится капитализм, т.е. денежный критерий помещен во главу угла, и если у всех перед глазами образцы богатства и бедности, то для достижения классовой идеологемой логической целостности, убедительности необходимо наличие третьего элемента, среднего класса. Подобные тройки издавна формируются в самых различных областях культуры (в математике, например, отношения "больше", "меньше", а также "равно"). Об этом см. в начале разд.1 и подробнее в книге [1, разд.1.3].
Третьим мотивом принятия данной классовой идеологемы послужило обыкновенное подражание: если в Америке и Европе она так или иначе работает, то и России не нужно изобретать велосипед. Возможно, следует указать и на то, что всерьез об этом вопросе у нас просто никто не думал, ибо в пылу экономических преобразований и "пожарного" реагирования на спорадические политические кризисы последовательная идеологическая работа воспринималась как нечто малосущественное, как пережиток достопамятной коммунистической эры. Отсутствие продуманности коррелирует в данном случае с природой идеологем или мифологем вообще: они принадлежат области коллективного хотя и рационального, но бессознательного. Поэтому работают они как бы исподволь, автоматически, воспринимаясь как нечто само собой разумеющееся. А конструктивно работать с элементами общественно-бессознательной сферы в самом деле умеют немногие. Существовали и другие мотивы, но они будут затронуты в ходе дальнейшего изложения.
К настоящему моменту у пропаганды идеологемы трех классов в России накопился стаж в полтора десятилетия, поэтому есть возможность подвести предварительные итоги.
В развитых странах к среднему классу относится до 70% граждан, и общепринято мнение, что он служит залогом национальной стабильности. Но в России, по последним исследованиям, средний класс составляет всего 20-25%. "Это при условии, что в средний класс входят граждане, чей ежемесячный доход превышает 7 тысяч рублей на члена семьи. Согласно же другой точке зрения, к среднему классу может причислять себя тот, у кого уже есть квартира, дача, машина и при этом доход на члена семьи от 10 тысяч рублей в месяц" [5]. Разные эксперты пользуются разнящимися количественными критериями при проведении границ между классами, поэтому цифры "гуляют" в значительном диапазоне, однако даже в самых комплиментарных правительству оценках "толщина" российского среднего класса обычно далека от золотого стандарта.
Непростая ситуация, с другой стороны, и с классом бедным. А.Тихонов в газете "Известия" цитирует из доклада Отдела по борьбе с бедностью и управлению экономикой Всемирного банка: "Россия - уникальная страна, потому что подавляющее количество бедных в ней - это нормальные люди, которые имеют образование, семью, детей и (что самое поразительное) место работы" [6]. Хотя непосредственно к бедным по состоянию на 2004 г. относят 20% населения (в 1999 г. было 40%), но огромное количество людей просто балансирует на грани бедности. "По расчетам Всемирного банка, при падении доходов граждан в национальном масштабе на 10% количество бедных увеличится сразу на 50%. Российская бедность чрезвычайно чувствительна к любым шокам" [там же]. Отмечается также угроза пауперизации: "Если ситуация не изменится, необеспеченные люди могут превратиться в профессиональных бедняков - люмпенов", лишенных каких бы то ни было социальных перспектив и окончательно утративших даже малейшее желание заняться чем-то полезным.
В докладе "Богатые и бедные в современной России" Института комплексных социальных исследований (ИКСИ РАН), в свою очередь, отмечается, что бедными зачастую считают себя и те, кто не относится к таковым по официальной статистике. При этом "две трети бедных постоянно испытывают ощущение несправедливости от всего происходящего вокруг, более половины полагают что так жить нельзя" [6а]. А согласно данным "Левада-центра", "личная материальная недостаточность служит основной причиной того, что 67% россиян не чувствуют уверенности в завтрашнем дне, а 56% считают, что дела в стране 'идут по неверному пути'" [там же].
Если же дополнительно вспомнить о том, что доходы значительной части российских бедных находятся за порогом прожиточного минимума, а также об отношении доходов 10% самых богатых и 10% самых бедных (около 15, и это отношение, несмотря на усилия правительства, продолжает расти), трудно не заключить, что наша страна, если исходить из лекала трех классов, выглядит явно "ненормальной". Такие оценки (и намного более резкие) - общее место в России, но при этом страна все же сохраняет относительную социальную и политическую стабильность. Тогда напрашивается вопрос о причинах.
Расхожие ссылки на национальную терпеливость (сюда же бисмарковское "русские долго запрягают") не в состоянии послужить, на наш взгляд, удовлетворительным объяснением. Если страну считают настолько специфичной, то почему полагают, что для нее аутентичны те же, что и на Западе, формы социального сознания (богатый, средний и бедный классы)? Эти формы создавались Западом (прежде всего Америкой) под себя, на вполне определенном этапе исторического и экономического развития. Там всегда почитали собственные страны в целом "нормальными", и нормы формулировали исходя из собственных условий. Возможно, в России просто складывается другое лекало, по крайней мере на настоящем этапе развития? Попробуем более детально рассмотреть данный вопрос, попутно глубже заглянув в основания, на которых зиждутся различные классовые идеологемы.
Итак, на данном этапе экономического развития российский средний класс недостаточно многочислен, чтобы служить гарантом стабильности. Мало того, преимущественно сырьевая ориентация отечественной экономики обусловливает уязвимость к неблагоприятным переменам мировой конъюнктуры цен на эти продукты, и в случае рецессии средний класс еще более "похудеет". Тогда крайне немногочисленный класс богатых окажется по сути лицом к лицу (уже без "прокладки") с обнищавшими массами. Хорошо известны сценарии, по которым в таких случаях обычно разворачиваются события - всем памятны примеры как из отечественной истории, так и, скажем, латиноамериканской: хаос и/или диктатура. Неужели целесообразно ставить отечественную демократию и социально-политическую стабильность в подобную зависимость от внешних, неконтролируемых изнутри факторов?
Нелишне также заметить, что идеологема богатого, среднего и бедного классов, как и все идеологемы, содержит очевидную аксиологическую оценку: "чем богаче, тем лучше" (чем выше доход, тем более высокая социальная ступень). Таким образом, вопрос социального престижа здесь жестко завязан на материальное благосостояние. При этом обедневшие в наличных российских условиях многомиллионные группы вполне дееспособных и квалифицированных людей (преподаватели, врачи, ученые, ряд чиновников, бывшие квалифицированные рабочие и др.) подвергаются в рамках данной идеологемы по сути двойной дискриминации: не только материальной, но и социально-моральной. Сопутствующая фрустрация не служит, конечно, социальной стабильности, утверждению классового мира. Собственно экономическая составляющая этого явления выходит за рамки настоящего исследования, посвященного механизмам общественной идеологии. Но с такой точки зрения целесообразность сливания вопросов дохода и социально-идеологического престижа "в один флакон" выглядит тем более сомнительной.
Естественно, что правительство ставит задачу повышения среднего уровня доходов населения, включая и наиболее проблемные слои. Однако ощутимые сдвиги в выполнении этой задачи, согласно прогнозам, - дело не совсем близкого будущего, а с учетом неисключенной рецессии, возможно, и совсем не близкого. Тогда ради чего продолжать идеологическое унижение значительных кругов населения, исключительно из-за присяги на верность стереотипу богатого, среднего и бедного классов? Традиция принесения общественных жертв ради высокой идеи, казалось бы, уже достояние прошлого. Вдобавок идет ли речь в данном случае о действительно высокой идее, которая стоит жертв? Является ли идеологема трех классов "Святой Троицей", которой надлежит поклоняться и которая действительно неотрывна от нового исторического пути, включающего и признание частной собственности? При этом наблюдаемое сегодня морально-идеологическое унижение, как сказано, не способствует ни классовой солидарности, ни политической стабильности, а это, в свою очередь, оказывает негативное влияние на характер и темпы экономического развития. Порочный круг.
При этом слабым звеном, как мы надеемся показать, тут представляется как раз идеологема трех классов. Ее изменение не требует существенных ни материальных, ни временных затрат, тогда как в результате следует ожидать положительных сдвигов в социально-политической обстановке. Но чтобы найти конструктивное направление подобного изменения, необходимо продолжить исследование на конкретном материале России.
Прежде всего, какова основная политическая структура современного российского
социума? Как отмечалось в наших предыдущих работах, для России характерна
четырехкомпонентность партийно-идеологической системы, что отвечает
значению
На парламентских выборах 1995 г. в Думу прошли КПРФ, "Наш дом - Россия", ЛДПР и "Яблоко"; на выборах 2003 г. - "Единая Россия", КПРФ, "Родина", ЛДПР. Ввиду последствий кризиса 1998 г. и широкомасштабного применения грязных политических технологий на электоральной сцене возник определенный хаос, и на думских выборах 1999 г. преодолеть 5%-ный барьер удалось не четырем, а шести партиям и избирательным объединениям: КПРФ, "Единству", "Отечеству - Всей России", Союзу правых сил, ЛДПР и "Яблоку". Однако несмотря на это, конституирующая логическая четырехчастность, как показал анализ [1, с.714], оказалась ненарушенной, и избирательная борьба протекала согласно сценарию "три против одного". Во-первых, тут следует говорить о тройке позиционировавшихся в качестве оппозиции левых сил (КПРФ, ОВР, "Яблоко"), выступавших против консолидированного прокремлевского альянса (при этом активно разрабатывалась тема борьбы за социальную справедливость, попранной "антинародным режимом", кремлевской "Семьей"). Во-вторых, тройка сил правых ("Единство", СПС, ЛДПР) выражала поддержку Кремлю и видела в политических противниках объединение прокоммунистических сил, неспособных к конструктивной работе и даже зовущих страну в кровавое прошлое. Каждая из сторон, таким образом, воспользовалась в своей предвыборной риторике, сознательно или нет, по-прежнему кватерниорной конструкцией. А исторические предпосылки политической, идеологической четырехчастности сложились в России значительно раньше, еще в начале ХХ в. [7].
Осознание значения политически четырехсоставного модуля, о котором мы писали начиная с конца 1980-х гг., постепенно проникает в головы и самих политиков. Так, один из руководителей "Яблока" С.Иваненко на заседании клуба "Открытый форум" в канун последних думских выборов утверждал, что не так важно, как будут называться партии, преодолевшие 5%-ный барьер, в любом случае в парламенте будут представлены четыре политические силы [8].
Величине параметра
О каких пяти классах тут следует говорить? Напомним, по-прежнему речь идет о классовых идеологемах, т.е. широких общественных представлениях о строении социума. Массовые же представления отличаются заметной инерционностью, а их радикальное изменение сопровождается социальными и политическими потрясениями (достаточно вспомнить о революциях 1917 г. или недавнем переходе от системы советских классов к тройке "капиталистических"). Поэтому, чтобы не наступать вновь на грабли, в процессе социально-идеологического конструирования целесообразно бережно относиться к уже наличному идеологическому достоянию, ибо общественные стереотипы суть столь же драгоценный ресурс, как и материальные ресурсы.
Кроме того, Россию относят к числу образованных стран, а значит, возможные кандидаты на новый классовый стереотип должны обладать той имплицитной логичностью внутреннего строения, которая отвечает большинству современных стереотипов вообще. Наконец, не вполне желательно, чтобы новая классовая идеологема была действительно новой по своей структуре, поскольку процесс распространения общественных штампов обычно осуществляется не столько через понимание массами логических аргументов и выкладок, сколько через обыкновенное подражание. Если нечто является давно привычным, в таком случае только полезно: процесс мышления по аналогии запускает механизм самовоспроизводства и трансляции штампа. Вооружившись подобными правилами, попробуем поискать наиболее приемлемых кандидатов.
Прежде всего, мы не намерены отрицать, что идеологема богатого, среднего и бедного классов сама по себе обладает неподдельными достоинствами: как простотой, так и имплицитной логичностью (см. выше: и заложенный в нее элементарный критерий уровня доходов, и производная троичность строения). Кроме того, эта идеологема отвечает, как сказано, модели общества потребления, консюмеристской идеологии, и, по-видимому, показалось бы эксцентричным, если бы вдруг в настоящей работе была выдвинута задача вступить в решительную идеологическую борьбу с "психологией потребительства и стяжательства": в сфере классовых стереотипов эксцентричность малоуместна. К достоинствам "американской" идеологемы, несомненно, относится и ее исторический стаж - как на Западе, так и, что особенно важно, уже и в России. Полтора десятка лет пропаганды - то достояние, с которым стоит считаться. Таким образом, данную идеологему было бы целесообразно использовать в качестве отправной, а затем, если удастся, внести в нее подобающие изменения.
На фоне упомянутых "плюсов" у схемы богатого, среднего и бедного классов
присутствуют и кардинальные недостатки, о которых частично уже сказано: она,
по-первых, не очень удачно ложится на современную диспозицию классов в России и,
во-вторых, отличается тройственностью строения
То, что сразу бросается в глаза, - это пример из языка, вернее, всем известной грамматики. Личные местоимения делятся на три грамматические лица, однако при этом третье лицо (в единственном числе) дополнительно подразделяется по признаку грамматического рода. В итоге пять местоимений "я, ты, он, она, оно" взрастают на троичной логической почве, но при этом как бы "дважды троичной" (подробнее об этом см. [1, с.75-82]). Для того чтобы из тройки получить пятерку, один из элементов необходимо представить в виде совокупности также трех. Для наших целей это удача, поскольку подобный опыт входит в культурное достояние образованных масс, и хотя не все отдают себе ясный отчет в присутствии подобной структуры, но на подсознательном, интуитивном уровне для всех тут всё совершенно прозрачно.
Аналогичное строение встречается в ряде сказок. Царь с царицей (вар.: купец, крестьянин, мельник с их женами) и три их сына или дочери - одна из привычнейших фольклорных конструкций. В данном случае также исходно троичная структура моногамной семьи ("муж-жена-дети") трансформируется в пятеричную за счет дополнительного деления одной из позиций ("дети") на три элемента. С такими сказками мы все познакомились в детстве, и даже если кое-что подзабылось, то в подсознании они прочно закреплены. Не менее полезен для нас и факт, что речь тут о сказках. При выводе формулы (4) уже отмечалась коренная особенность классовых идеологий современного типа - то, что было названо вмонтированной в них "авантюристичностью", верой в возможность "чуда" (см. "из чистильщиков сапог в миллионеры" или "кухарка у руля государства"). Сюжет сказок данного цикла, кстати, тоже включает огромный бонус для героя в конце: несметное богатство, пол-царства, рука прекрасной принцессы. Поэтому применительно и к искомой классовой идеологеме мифологические коннотации не вредят.
Возможно, целесообразно вспомнить и о реальном историческом опыте нашей страны, причем как раз в области социального конструирования. Во второй половине XVIII в. в России, уже тогда развивавшейся по сценарию догоняющей модернизации, учреждается система сословий. Если в Европе с XIV - XV вв. была принята схема трех сословий: дворянство, духовенство и неоднородное так называемое третье /2/, - то в России вместо трех вводится пять: дворянство, духовенство, купечество, мещанство, крестьянство (речь тут идет только об общенациональных, т.е. значимых для социума в целом, сословиях). Нетрудно заметить, что названная пятичастная схема оказалась логически производной от европейской трехчастной, поскольку совокупность "купечество, мещанство, крестьянство" выступала в качестве группового репрезентанта и заместителя "третьего сословия". Такой системе удалось просуществать в России вплоть до 1917 г.
Путь превращения тройки в пятерку в культуре, очевидно, хорошо проторен, однако пока не вполне очевидно, какое именно из звеньев исходной триады необходимо подвергнуть дополнительному тройственному членению. На минуту вернемся к только что приведенным примерам.
Почему в системе лиц местоимений дополнительно подразделяется именно третье лицо? Деление на грамматические лица происходит на базе типизации позиций в диалоге, в котором два первые лица - "я" и "ты" - всякий раз однозначно определены, тогда как "третье лицо" может описывать весьма разных людей; в реальном диалоге третьего человека может и вовсе не быть. Таким образом, грамматики подвергли повторному членению логически наименее определенный элемент. Не иначе обстоит и с семьями в сказках. Муж с женой уже суть семья, а детей в принципе может быть любое количество, т.е. и здесь дополнительному подразделению подвергнута наименее определенная позиция. Аналогично и в русской схеме сословий: дополнительному "растроению" подверглось наиболее неоднородное и концептуально расплывчатое звено.
Но что является наименее определенным звеном в схеме богатого, среднего и бедного классов? Богатство и бедность имеют кричащие проявления, и коллективным представлениям о них уже не одно тысячелетие; любому кажется ясным, что означает быть богатым и бедным. Класс же средний в коллективных представлениях - главным образом "не богатый" и "не бедный", один из образчиков "ни рыбы, ни мяса", "ни того, ни сего". В истории мысли апофатическим определениям подвергалось прежде всего нечто невидимое, неощутимое и по природе немыслимое, чему оттого и невозможно дать дефиниций в положительных терминах, например Господь Бог. Глубины духа живут по собственным законам, и мифологема "среднего класса" превратилась в ангажированных кругах едва ли не в идола, или кумира, которому готовы поклоняться и приносить реальные жертвы. Догматизация "среднего класса" по существу выводит его из сферы всякой рациональности.
Однако, как, вероятно, догадался читатель, мы, даже рискуя прослыть еретиками, собираемся резать на три концептуальные части именно эту "священную корову". Референциальная размытость понятия "средний класс" превращает его в главного и по сути единственного кандидата на логическое "заклание" в рамках классовой идеологемы.
Для корректности стоит проверить и альтернативные варианты, например, разделив класс богатых. Отечественным историческим прецедентом тут могло бы служить, скажем, принятое с 1775 г. деление привилегированного купечества согласно размеру капитала на три гильдии. Однако значимость подобных членений обычно не покидает границ того конкретного класса, сословия, к которому они непосредственно применены. Они не становятся, таким образом, достоянием общества в целом, так как для былого крестьянина, что десять тысяч рублей, что пятьсот тысяч - в равной мере поражающие воображение и выходящие за грань понимания суммы. В качестве другого аналога можно было бы сослаться на принятое в марксистской науке деление прототипа богатого класса, буржуазии, на крупную, среднюю и мелкую. Однако это осуществлялось в марксистской социологии, т.е. науке, тогда как в идеологической плоскости, т.е. для широких масс, разумно оставляли "голую" буржуазию в роли главного идеологического "пакостника".
Не более конструктивным стало бы членение и бедного класса, предлагающего ценные дефиниции наподобие "просто бедного, как Акакий Акакиевич", "бедного как церковная крыса", "нищего подобно бомжу" (вар.: "гол как сокол"). Не уверен, что поддержка умений проводить столь изысканные границы принесла бы большую пользу общественной идеологии, как и вообще наделение общества способностью разбираться в оттенках разновидностей нищеты, так что дробные градации и бедного класса лучше оставить специалистам в экономике и социологии. Итак, даже методом исключения, помимо среднего класса, не обнаруживается других кандидатов на логическое разделение. В противном случае пришлось бы целиком отказаться от идеологемы трех классов, выбросив за борт и представления о богатых и бедных.
Впрочем, хотя объектом изучения у нас является идеология, это не снимает требования научной добросовестности. Поэтому прежде, чем провести терминологическое рассечение стереотипа "средний класс", необходимо внимательнее рассмотреть, какие реалии за ним стоят.
Модель трех классов по критерию богатства имеет долгую предысторию. У нее много отцов, как и в подавляющем большинстве идеологем, она вынашивается в лоне коллективного бессознательного, становясь плодом совместных усилий. У историков происхождение понятия "средний класс" принято возводить к Аристотелю. В "Политике" (кн.4) Аристотель писал: "В каждом государстве есть три части: очень состоятельные, крайне неимущие и третьи, стоящие посредине между теми и другими. Так как, по общепринятому мнению, умеренность и середина - наилучшее, то, очевидно, и средний достаток из всех благ всего лучше. При наличии его легче всего повиноваться доводам разума; напротив, трудно следовать этим доводам человеку сверхпрекрасному, сверхсильному, сверхзнатному, сверхбогатому или, наоборот, человеку сверхбедному, сверхслабому, сверхуниженному по своему общественному положению. Люди первого типа становятся по преимуществу наглецами и крупными мерзавцами. Люди второго типа часто делаются злодеями и мелкими мерзавцами. А из преступлений одни совершаются из-за наглости, другие - вследствие подлости" [9, с.504]. И далее: "<...> государство, состоящее из средних людей, будет иметь и наилучший государственный строй. Эти граждане по преимуществу и остаются в государствах целыми и невредимыми. Они не стремятся к чужому добру, как бедняки, а прочие не посягают на то, что этим принадлежит, подобно тому как бедняки стремятся к имуществу богатых <...> Поэтому прекрасное пожелание высказал Фокилид: "У средних множество благ, в государстве желаю быть средним". Итак, ясно, что наилучшее государственное общение - то, которое достигается посредством средних, и те государства имеют хороший строй, где средние представлены в большем количестве, где они - в лучшем случае - сильнее обеих крайностей или по крайней мере каждой из них в отдельности. Соединившись с той или другой крайностью, они обеспечивают равновесие и препятствуют перевесу противников. Поэтому величайшим благополучием для государства является то, чтобы его граждане обладали собственностью средней, но достаточной; а в тех случаях, когда одни владеют слишком многим, другие же ничего не имеют, возникает либо крайняя демократия, либо олигархия в чистом виде, либо тиранния, именно под влиянием противоположных крайностей. Ведь тиранния образуется как из чрезвычайно распущенной демократии, так и из олигархии, значительно реже - из средних видов государственного строя и тех, что сродни им" [там же, с. 507].
Обращаясь к менее отдаленному прошлому, историки проводят генеалогическую линию среднего класса через те социальные слои, которые занимали промежуточное положение между аристократией, дворянством, с одной стороны, и работниками, с другой, т.е. через часть третьего сословия. Насыщенная история у феномена и понятия "средний класс" и в новейший период.
Так, в начале ХХ в. У.Уэйл, ученый-социолог, видная фигура прогрессизма, полагал одним из национальных приоритетов достижение "новой демократии", носителями идеалов которой служили бы средние слои американского народа. С ним солидаризировался У.Липпман, сторонник прогрессизма и социального фрейдизма. Уже в 1980-е гг. американский публицист и социолог Алан Вульф в книге "Американский тупик: политический и экономический рост от Трумэна до Рейгана" писал: "Политика роста в послевоенной Америке базировалась на предположении, что рабочий класс будет постепенно трансформироваться в средний класс" (цит. по отрывку "После Рейгана". - Working papers new society, дек. 1981). В послевоенной американской социологии получила широкое хождение стратификационная схема по уровню доходов, но обычно более дробная, чем троичная. В массовых представлениях, однако, прижилась элементарная разновидность.
Поле исследований проблематики среднего класса необозримо, и в разных работах используются критерии выделения среднего класса не только по деньгам или собственности, но и по образованию, условиям воспитания, по рождению и т.д. В широком диапазоне, соответственно, варьируются характер и размеры такой социальной страты. Однако в настоящей работе рассматривается только тривиальная классовая идеологема, и здесь нет ни возможности, ни необходимости поднимать тяжелые пласты невероятно разросшегося понятия, которое фигурирует в трудах историков, экономистов, философов, политологов, социологов. Для наших целей вполне достаточно того незамысловатого содержания, которое соответствует массовым представлениям.
Современные теории политической экономии рассматривают широкий средний класс как фактор благоприятного, стабилизирующего воздействия на общество, поскольку он не является носителем ни взрывных революционных тенденций низшего класса, ни неограниченного стяжательства класса высшего. В такой функции он выглядит особенно полезным, но исходя из того, что, за исключением сравнительно узкого круга развитых стран, средний класс более нигде не составляет общественное большинство, в науке наблюдается явная тенденция расширять это "эпистемологически ценное" понятие до уже окончательной неопределенности, а значит, лишать его дистинктивной силы.
Нельзя не упомянуть и о мощном течении, противодействующем апологизации среднего класса. Поскольку речь идет об идеологеме, т.е. стереотипе массового сознания, у многих интеллектуалов она вызывает чувство протеста (ведь сравнительно редкие интеллектуалы любят клише и массовое сознание, и в головах далеко не только наших соотечественников при упоминании "идеологии" зачастую возникает образ чего-то пустого, а не то и брутального, что, впрочем, не мешает им самим использовать целый ряд других стереотипов, ничуть не рефлексируя по этому поводу). Поэтому без сильного преувеличения можно сказать, что в Америке, Европе, а теперь и в России только ленивый не ставил под сомнение идеологему трех классов и в особенности состоятельность термина "средний класс". Хотя справедливее применять эту констатацию главным образом к тем, кто занимается проблемой специально, тогда как подавляющее большинство остальных продолжает автоматически пользоваться трехчастной классовой идеологемой - не вдаваясь в детали (см. выше о специфике работы всех рационально-бессознательных схем).
В дезавуировании понятия "средний класс" принимают участие:
- историки (у
среднего класса как самостоятельного целого нет глубоких исторических корней, он
результат разложения третьего сословия);
- философы-постмодернисты
(деконструкция оппозиции "богатый/бедный" приводит к практически полному
исчезновению реального референта и среднего класса, как и большинство идеологем,
это понятие имеет симулятивный характер);
- социологи, особенно
позитивистски-номиналистического направления (за понятием среднего класса в
действительности не стоит никакое концептуально единое целое, на деле он
распадается на множество разнородных групп /3/);
-
эпистемологи (за выделением трех таксономических единиц, границы между которыми
условны и определяются произвольными цифрами доходов, стоит в лучшем случае
голая конвенциональность, а если учесть варьирование конкретного деления от
исследователя к исследователю, перемещение разделительных линий вместе с
экономической конъюнктурой, то "средний класс" превращается в нечто почти
мистическое);
- моралисты (филистерская природа среднего класса плюс критика
общества потребления; не забываются и христианские максимы: "Он не холоден и не
горяч, о, если бы он был холоден или горяч").
Даже то, что одним представляется главным достоинством среднего класса - его стабилизирующая роль в развитых странах, у других вызывает иную оценку: конформизм, инертность (а главными двигателями социального прогресса являются богатый и бедный классы - соответственно, через борьбу политических элит, во-первых, и чреватость бунтом и революцией, во-вторых). В результате можно констатировать значительную уязвимость понятия "средний класс", повсеместно оказавшегося очень легкой мишенью для критики. Тем более это относится к России.
В нашей стране у этого понятия еще меньший исторический стаж, чем на Западе. На настоящий момент относительно невелика и реальная численность среднего класса (см. выше), он до сих пор не обзавелся самостоятельным классовым самосознанием, в связи с чем некоторые публицисты еще только ставят задачу внятно сформулировать его политические запросы, социальные интересы и этим пробудить средний класс от политической спячки. Поэтому вышеупомянутая функция стабилизатора общества в России является не более чем надеждой, отнесенной к предположительно светлому будущему. Историки и культурологи отмечают также отличие российских культурных традиций от западных.
Об этом много писалось. Во-первых, если на Западе, особенно в протестантском ареале, материальный достаток издавна воспринимался в значительной мере в "ветхозаветном" ключе - как результат труда в поте лица и даже как божье благословение (признание праведности), то в ареале православия возобладали существенно более идеалистические, оторванные от земных реалий тенденции: "нельзя служить Богу и маммоне", "не собирай богатств на земле", "легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому попасть в Царствие Небесное" или "трудом праведным не возведешь палат каменных". Помимо религиозного фактора, причины укоренения таких настроений усматриваются как в проживании русских в зоне рискованного земледелия, набегах кочевников, частых войнах, так и в многовековых нарушениях сильными мира сего неприкосновенности частной собственности и прав личности граждан ("от сумы да тюрьмы не зарекайся"). В результате простому признаку размера дохода, на котором построена идеологема богатого, среднего и бедного классов, в России труднее служить надежным идеологическим компасом, подводят итог аналитики.
Во-вторых, если и в западных странах нередко звучит мотив сравнения среднего класса с удушающим филистерским болотом, то в России термин "мещанство" оброс ворохом еще более негативных ассоциаций. Наконец, образец "добропорядочного гражданина с определенным материальным достатком", по мнению некоторых публицистов, - просто тесен и скучен, и требующая "разгула" душа скорее отдаст предпочтение крайностям (несметному богатству ли, как у Ротшильда, - см. "Подросток" или "Игрок" Достоевского, - а если "карта бита", то лучше бедность: "бедный, но честный", не говоря о юродивых). По крайней мере, истории о купцах, за неделю спускавших в страшном запое все состояние, ибо "тоска" и "душа широка", одобрительно оценивают у нас, а не на Западе.
Со своей стороны, мы, впрочем, не стали бы преувеличивать значение таких национальных особенностей для современной эпохи, ведь несмотря на многодесятилетние попытки коммунистического режима эксплуатировать мотив "нестяжательства", все же "джинсы", "салфетка на абажуре", "машины и дачи" себе дорогу пробили. Кроме того, в глобализирующемся мире необратимо нивелируются и ценности, и в настоящее время вирус "денежной лихорадки" вполне заразил и нашу страну. На таком, в частности, основании мы и не отказались от использования идеологемы трех классов как исходного пункта. Однако все сказанное, по-видимому, в состоянии лишь укрепить впечатление, что особенно в российских условиях в эту идеологему целесообразно внести коррективы.
Итак, простейший путь превращения идеологемы богатого, среднего и бедного
классов в искомую пятеричную
Во-первых, на таком пути не происходит расширения объема понятия "средний класс", а в наличных российских условиях одна из острых проблем - как раз слабость, недостаточная численность среднего класса, оттого не способного ни выполнить миссию стабилизатора, ни послужить надежной социальной базой реформ. Такие классификации удобны лишь при научном шкалировании, но практически ничего не дают для улучшений в социально-политической области.
Во-вторых, вызывает сомнения и имагинативная ценность новых терминологических единиц: как станет отличать рядовой человек, например, верхнюю часть среднего класса от средней? Наводить справки в специальной литературе? Мало что дадут и публичные разъяснения, ибо, скажем, для бедного две названных группы выглядят почти богачами и для него что "Лексус", что подержанный "Опель" - в равной степени "иномарка". А богатый склонен смотреть на представителей тех же групп с изрядной долей иронии - как на комичных субъектов, тщащихся натянуть на себя шкурку тушкана, "как у Вандербильдши". Как и в случае ранее упоминавшихся градаций богатого класса (три купеческих гильдии, крупная-средняя-мелкая буржуазия) или бедного, подобные таксономии заведомо обречены оставаться в пределах только науки или только тех общественных групп, на которые они непосредственно обращены и которые поэтому в состоянии оценить значение проведенных разраничительных линий, но никак не подходят для конструирования классовой идеологии общества в целом. Можно указать и другие недостатки подобного варианта, но и названных, вероятно, достаточно.
Ранее было приведено методическое правило бережного отношения к уже сложившемуся классово-идеологическому достоянию: общественные представления - столь же ценный ресурс, как материальные ресурсы. В целом, этого правила мы и намерены придерживаться. Также упоминалось негативное побочное следствие идеологемы трех классов в России: широкие круги социально вменяемого и экономически ценного населения, обеднев, одновременно подверглись и моральной дискриминации. Ведь принадлежность бедному классу имеет не только собственно экономическое выражение, но и социально-престижное, и попадание, скажем, университетского профессора в один класс с бомжом - как минимум нонсенс.
Выход из такого идеологического тупика, собственно говоря, отлично известен.
Еще М.Вебер подчеркивал, среди прочего, значение престижной шкалы, фактора рода
занятий в процессе организации социума; такой подход, по всей видимости, полезен
при построении и классовой идеологемы (позже подход Вебера будет рассмотрен
подробнее). В связи с этим попробуем поискать в наличных общественных
представлениях то, что отвечает "веберовскому" фактору. К счастью, в поисках не
приходится ходить далеко: позднесоветское социальное разделение на служащих
(вар.: интеллигенцию), рабочих и крестьян отвечает многим теоретическим
требованиям. Прежде всего, дополнительных групп здесь ровно три, т.е. именно то
количество, на которое надлежит разделить "средний класс" для итоговой
пятеричности
Таким образом, по крайней мере согласно первым прикидкам, для конструирования искомой классовой идеологемы достаточно сохранить представления о богатых и бедных в том виде, в каком они фигурируют в трехчастной идеологеме, а вместо позиции "средний класс" подставить ее расшифровку: интеллигенция (служащие), рабочие и крестьяне:
| интеллиг. (служ.) |
||||
| богатые | --- | рабочие | --- | бедные |
| крестьяне |
||||
Поскольку идеологические представления всегда связаны с официальной риторикой, сделаем краткое замечание и о ней. Перечисление классов в доктрине вполне допустимо и в ряд, через запятую, например: "представители богатых, интеллигенция (вар.: служащие), рабочие, крестьяне (вар.: работники села), бедные - все российское общество", - структурная двухступенчатость, так же как и внутренняя логичность конструкции, будут все равно, по всей видимости, восприняты большинством. Хотя при освещении специальных проблем средних слоев в риторике окажутся уместны обороты наподобие "все представители среднего класса, т.е. российская интеллигенция, наши рабочие, работники села". Нетрудно заметить, приведенная на рис.1 конструкция mutatis mutandis воспроизводит структуру системы лиц местоимений, а также исторической системы российских сословий.
Осуществленная таким образом трансформация классовой идеологемы обладает рядом достоинств. Во-первых, здесь устраняется, наконец, семантическая и имагинативная расплывчатость общественного концепта "средний класс", т.к. массовые представления об интеллигенции (служащих), рабочих и крестьянах по-прежнему содержательно внятны. Попутно идеологема "среднего класса" обретает не только "апофатическое" ("ни богатый, ни бедный"), но и позитивное ("катафатическое") определение. Во-вторых, что как минимум не менее важно, в коллективных представлениях автоматически расширяются границы "среднего класса", он в самом деле становится репрезентантом общественного большинства (параллельным, заметим в скобках, приснопамятному стереотипу "трудящиеся").
На чаше весов такого варианта и то, что наиболее впечатляющей социальной переменой по сравнению с прежним периодом в глазах населения является образование групп богатых и бедных, возможность существования которых в советском государстве решительно отрицалась. Напротив, былые "трудящиеся" - в нашей терминологии это переинтерпретированный средний класс - по сути остались. Прежде быть "трудящимся" предписывалось государственными законами (см. судебное преследование тунеядства). Теперь место юридической обязательности занимают менее жесткие по модальности общественно-моральные предписания ("надо работать"). Возрастает и социальная мобильность.
У подобного варианта классовой идеологемы существуют, разумеется, и недостатки. Один из них - возможно негативная реакция в "прогрессивных кругах", а не то и подозрения в коммунистическом реванше. Впоследствии будут рассмотрены и другие кандидаты на искомую классовую идеологему, но данный пример удобен для демонстрации особенностей пятеричных социальных схем вообще, поэтому пока мы будем пользоваться им как рабочим. Касательно же указанного недостатка, вероятно, нелишне напомнить, что когда затрагиваются идеологемы, т.е. объекты рационально-бессознательной области, всегда есть шанс столкнуться с реакцией далекой от собственно рациональной. Вспомнив же о ранее упоминавшемся статусе мифологемы среднего класса как "священной коровы", при его рассечении действительно присутствует риск оказаться на какое-то время зачисленным в святотатцы. По нашему мнению, такую опасность, впрочем, не стоит преувеличивать, ведь речь в конечном счете идет не о внесении в сословные списки и предписаниях, а всего лишь о государственной пропаганде, и если каким-то группам приятнее продолжать идентифицировать себя в качестве "просто среднего класса" (нерасчлененного), да хоть императоров, то препятствий им в этом в демократическом обществе никто не станет чинить.
Чтобы лучше разобраться с мотивом коммунистического реванша, по-видимому, нельзя не заметить, что на деле обстоит ровно наоборот. Значительная часть ныне незаслуженно классово оскорбленных миллионов займет в рамках рассматриваемой идеологемы психологически приемлемое место представителей "нормального большинства". Переосмысленный в новом ключе средний класс составит действительно репрезентативную общественную середину, по краям которой, как и положено, располагаются полюса богатых и бедных. А вот база бедного класса, напротив, стремительно идеологически сузится, ибо в него отныне будут попадать не все бедные, а только принципиально не работающие бедные, т.е. люмпены. При этом временно безработным и пенсионерам, как в советские времена, окажутся отведенными ниши согласно роду занятий ("коль был интеллигентом, им останется и на пенсии или пока ищет работу"). Тогда как сейчас, к примеру, бюджетников, которым государство платит оскорбительно низкое жалование, оно же затем дополнительно помещает под морально-психологический пресс, идеологически относя этих людей к социальному низу. Отчуждение значительных масс населения от государства в таких случаях становится неизбежным, в ответ государство награждается ярлыками "режим", "оккупанты" и проч.
В рамках настоящей работы, однако, едва ли уместно вступать в основанные на вкусах и политических убеждениях идеологические дискуссии, которые редко имеют на выходе конструктивный продукт. Более целесообразно - продолжить наше исследование, поскольку предстоит обнаружить еще множество логических черт пятичастной социальной идеологемы, которые позволят определить, способствует ли она решению, а если да, то каких, действительных проблем, присущих наличной социально-политической системе. Однако перед тем, как перейти к такой конструктивной части, обратим внимание на несколько немаловажных нюансов.
Прежде всего, как, вероятно, заметил читатель, в трансформированной классовой схеме имплицитная шкала престижа, соответствующая делению "среднего класса" на интеллигенцию, рабочих и служащих, ставит на первое аксиологическое место интеллигенцию, второе - рабочих, третье - крестьян. В этом явное отличие от советской идеологии, ибо в последней, в соответствии с марксистскими постулатами, идеологический приоритет отдавался "самому передовому классу", пролетариату. Кроме того, как мы помним, в первые десятилетия СССР интеллигенция объявлялась вообще не классом, а лишь прослойкой, а позднее, хотя и был признан ее более полноценный статус, официальная доктрина отказывала ей в наличии самостоятельных классовых интересов. Совершенно иная ситуация в рассматриваемой, т.е. деверсифицированной, идеологической конструкции.
На сей раз интеллигенция превращается не только в полноценную классовую единицу, но даже в известном смысле идеологически приоритетную. Во-первых, это, с нашей точки зрения, более соответствует сложившейся фактической ситуации, ибо уже не одно десятилетие стремление к "умной и чистой" работе составляет одну из заметных общественных мотиваций. Во-вторых, такое положение благоприятствует развитию России в направлении постиндустриального (высокотехнологичного, информационного) общества.
Прав также тот, кто заметит, что расположение классов по роду занятий повторяет последовательность основных историко-технологических стадий: стадия аграрного общества, индустриального, постиндустриального. Каждая последующая стадия не отвергает предшествующие ведущие занятия (индустриальная эпоха сохраняет и сельскохозяйственный труд, постиндустриальная - и заводской, и сельский), однако переставляет логические акценты. На нынешней исторической ступени значение промышленного труда снижается за счет интеллектуального.
Обратим внимание и на следующий нюанс. В приведенной классовой схеме наблюдается некоторое терминологическое "мерцание": высший класс по роду занятий выступает под именами то "интеллигенции", то "служащих", - и это намеренно. "Служащие" - обычно более значительное по объему понятие, включающее представителей не только интеллектуальных профессий. Однако в культурной традиции термин "интеллигенция" окружен более комплиментарными ассоциациями. Поэтому в процессе функционирования идеологемы, по-видимому, целесообразно сохранять оба термина, а выбор осуществлять всякий раз в зависимости от конкретной задачи, от аудитории /5/. Одновременно не стоит сбрасывать со счетов, что в постиндустриальную эру на первый план выходят не только наукоемкие сектора, но и сектора управления и обслуживания. Известная путаница, когда, к примеру, бармен окажется идентифицированным в форме "интеллигенции", в таком контексте даже уместна, ибо это бармену лишь польстит, а одна из главных задач конструируемой идеологемы - повышение оценки и самооценки различных слоев.
И, наконец, последнее в этом блоке. Вскоре мы вернемся к более строгим предпосылкам значения трансформации классовой идеологемы для стабильности и демократичности социума, пока же поделимся одним предварительным соображением. Некоторым читателям, возможно, по-прежнему кажется странным тезис, что изменение идеологемы, на деле выливающееся не более чем в словесную манипуляцию (вместо "среднего класса" - интеллигенция, рабочие и крестьяне), в состоянии оказать серьезное влияние на социально-политическую обстановку.
Воспользуемся небольшой бытовой аналогией. Допустим, кто-то заплатил вам за сделанную работу заметно меньше, чем вы считаете справедливым. Такое и само по себе, конечно, вызывает досаду, но мало того, названный "кто-то" после выдачи денег вас еще и оскорбил, и как раз по поводу мизерности вашего заработка. Это несущественный фактор для вас ("подумаешь, всего-то слова" /6/)? А если подобное происходит годами, какие чувства возникнут в ответ? Однако по сути именно это происходит в России, поскольку государственные чиновники, масс-медиа, употребляя идеологему трех классов, исподволь указывает миллионам достойных людей место в самом низу, там, где "отбросы". Государство совершает это без умысла? Но разве неумышленность оскорбления уменьшает обиду? При этом верх наивности полагать, что последствия массового психологического унижения касаются только самих униженных. Ответная реакция - недоверие, раздражение, даже ненависть - обращается на богатых, на само государство, на нацменьшинства, все замыкается в порочный круг, растет как снежный ком, затрагивая всех и каждого. Общий климат в обществе становится далеким от социального и политического мира. Так что классовая идеология, которая "не более чем слова", по-видимому, все же в состоянии претендовать на роль немаловажного социально-политического фактора.
После сделанных замечаний пора возвратиться к структурной части анализа.
Рассматриваемая социальная идеологема согласуется со сложившейся в России
партийно-политической системой не только в отношении количества основных
составных элементов (см. выше:
Выше было сказано, что активной партийно-политической,
партийно-идеологической системе современной России свойственна
четырехсоставность
Биполярные схемы квалифицируются в качестве одномерных, поскольку главная
линия политического противостояния тут проходит всего через два политических
лагеря, или полюса: например, "республиканцы-демократы", "правые-левые".
Основное содержание активной политической жизни в глазах большинства сводится к
борьбе двух партий, двух лагерей. Иначе в четырехпартийных политических системах
С точки зрения логики это тривиально: четверка раскладывается как
В период горбачевской "перестройки" на нашей политической сцене столкнулись
две главных идеологических силы: "реформаторы" и "антиреформаторы" (
Позднее менялся конкретный состав и наименование пар конституирующих
оппозиций, однако признак размерности, т.е. факт
Итак, российская партийно-политическая система характеризуется двумерностью. А как в этом плане выглядит сопряженная с ней классовая система? В рамках идеологемы трех классов - богатого, среднего, бедного - классы выстроены по сути в одном направлении - по линейной шкале дохода (как области на числовой оси, на которой задано отношение "больше/меньше"). Напротив, в пятеричной классовой идеологеме основных конституирующих признаков становится не один, а два: по-прежнему размер дохода, с одной стороны, и род занятий, ассоциированный с ним престиж, с другой.
Логической двумерностью, как нетрудно заметить, отличается и вышеупомянутая система личных местоимений (деление на собственно грамматические лица, во-первых, и по грамматическому роду, во-вторых, рис.3а). Та же двумерность присуща и исторической сословной системе в России (рис.3b), что качественно отличает ее от схемы трех сословий в Европе.
| он | купечество | |||||||||
| я | -- | ты | -- | она | дворянство | -- | духовенство | -- | мещанство | |
| оно | крестьянство | |||||||||
| | ||||||||||
| a) | b) | |||||||||
Таким образом, пятеричный вариант современной классовой идеологемы
соответствует существующей в России партийно-политической системе по признаку не
только кратности
Коль затронута тема размерности социального пространства (вернее, массовых представлений о нем), нельзя не сказать об еще одной особенности. Идеологема богатого, среднего и бедного классов выстраивает аксиологическую иерархию этих классов по размеру дохода: от низшего (бедного) через средний к высшему (богатому), и быть богатым считается, конечно, лучше всего. А в пятеричной идеологеме таких иерархий не одна, а две. Первая, очевидно, как и ранее, по признаку дохода. Вторая же - по роду занятий: на верхней ступени - интеллигенция, второй - рабочие, третьей - крестьяне. И две иерархии не совпадают, воспринимаясь населением как самостоятельные ("богатство - это одно, род занятий - нечто другое"). То же самое на чуть другом языке: в пятеричной социальной системе действует не одна, а две отдельных шкалы престижа. Точно так же можно говорить и о двух "степенях свободы".
Собственно говоря, отмеченные особенности вполне отвечают уже сложившемуся на настоящий момент положению, и идеологии лишь остается это признать. Ведь по сути любому в России известно, что размер дохода гражданина у нас - параметр практически независимый от степени образованности и квалификации. Эти два признака и в западных странах совпадают не полностью (хотя там у богатого, например, больше шансов получить элитарное образование, а вслед за ним - высокооплачиваемую работу, т.е. корреляция между доходами и образованием, несомненно, присутствует). Однако в российских условиях два данных критерия разведены кардинально, и высококвалифицированные рабочие или ученые сплошь да рядом влачат существование на грани нищеты. Можно сколько угодно говорить о необходимости исправления ситуации, однако применение одних экономических методов потребует, возможно, десятилетий, а последние еще нужно как-то прожить. Идеологические же средства уже под рукой, и их применение требует не столько финансовых средств, сколько перемен в официальной фразеологии (желательно и в мозгах).
Позднее мы дополнительно убедимся, хотя это, возможно, ясно и так, что позитивные сдвиги в социальном климате создают благоприятные предпосылки и для экономического развития. А сейчас уместно отметить, что корни разделения социально-престижной шкалы на две - во многом еще в советском периоде. Как известно, в те годы партия, исходя из своих идеологических соображений, искусственно ограничивала заработки представителей ряда интеллектуальных профессий - во имя того, чтобы подчеркнуть заботу о приоритетном классе, рабочем. При этом были материально ущемлены и крестьяне, т.е. картина распределения доходов между классами кардинально отличалась как от западной, так и от дореволюционной российской. Для нас же тут важен сам факт принципиального разведения двух шкал престижа, а в современной России - тем более.
Теперь, как ранее было обещано, дадим хотя бы краткое сравнение пятеричной классовой конструкции с веберовской теорией. При этом с самого начала следует отдавать себе ясный отчет, что речь у нас, с одной стороны, и у Вебера, с другой, идет о принципиально разных вещах. М.Вебер, в качестве ученого-социолога, исследовал организацию социальной реальности "так как она есть". Мы же, как не раз отмечалось, рассматриваем не сам социум, а доминирующие общественные представления о нем, т.е. идеологемы. Таким образом предметы исследования относятся к областям совершенно разных наук: в случае Вебера это социология, в нашем случае - культурология. Тем не менее общая почва для сопоставлений все-таки существует.
В отличие от Маркса, М.Вебер учитывал не только экономический аспект социальной стратификации, но и такие актуальные моменты как власть и престиж (см., напр., [10]). Собственность, власть и престиж, с его точки зрения, суть три отдельных, хотя и взаимодействующих, фактора, лежащих в основе иерархий в любом обществе. Различия в собственности порождают экономические классы; различия, имеющие отношение к власти, порождают политические партии, а престижные различия дают статусные группировки, или страты. Отсюда он сформулировал представление о "трех автономных измерениях стратификации". При этом подчеркивалось, что "классы", "статусные группы" и "партии" - явления, относящиеся к сфере распределения власти внутри сообщества.
В таком случае нельзя не заметить, что наша культурологическая модель в значительной степени коррелирует с социологической веберовской, и в коллективных представлениях о социуме фигурируют все три "веберовских" фактора. "Партийный" аспект у нас описывается параметрами m и n; "экономический" и "престижный" - двумя шкалами, или измерениями, присущими пятеричной классовой идеологеме.
Присутствуют, конечно, различия в терминологии (речь все же о разных науках), несколько по-разному и сгруппированы факторы (ибо реальное строение социума и массовые представления о нем не обязаны во всем совпадать). Мы, кроме того, ввели в модель определенные математические выкладки, однако это, как не раз сказано, отвечает статусу России как страны образованной. Полученное в нескольких поколениях школьное образование, несомненно, накладывает отпечаток на общественное сознание, и элементарная логичность становится его неотъемлемым атрибутом. Поскольку объектом нашей модели служат коллективные представления, постольку экономический и престижный критерии не разводятся столь же строго, как у Вебера, и пятеричная идеологема характеризуется двумя отдельными престижными шкалами: считается "лучше всего" как быть богатым, так и заниматься интеллигентным трудом.
Исследователи наследия М.Вебера, опираясь на его методологические принципы и обобщая его исторические, экономические и социологические работы, реконструируют типологию классов при капитализме (по состоянию на конец XIX - начало ХХ вв.). Список классов оказывается следующим: 1) рабочий класс, лишенный собственности (он предлагает на рынке свои услуги и дифференцируется по уровню квалификации), 2) мелкая буржуазия (класс мелких бизнесменов и торговцев), 3) лишенные собственности "белые воротнички" (технические специалисты и интеллигенция), 4) администраторы и менеджеры, 5) собственники /7/.
Описывая особенности таких социальных групп, Вебер называл собственников
"позитивно привилегированным классом". На другом полюсе - "негативно
привилегированный класс", в который включались те, кто не имеет ни
собственности, ни квалификации, которую можно предложить на рынке. Однако здесь
для нас наиболее интересны не специальные характеристики, а тот факт, что
количество основных классов у Вебера составляет именно пять, т.е. ровно столько
же, сколько предусматривает анализируемая классовая идеологема
Конкретные списки классов - в нашей модели и веберовской - разнятся, что, вероятно, неудивительно, учитывая как то, что со времен веберовских разработок прошел уже век, так и то, что классовая идеологема изначально ориентирована на массовую, а не научную аудиторию. Кроме того, наша социальная схема адаптирована к современной России и выстроена из уже наличествующих "идеологических кирпичей": из уже успевшей внедриться у нас идеологемы богатого, среднего и бедного классов, во-первых, и укорененных с еще более давних времен представлений об интеллигенции, рабочих, крестьянах, во-вторых.
Теперь мы достаточно подготовлены для того, чтобы поднять еще одну тему, вернее, еще один аспект прежней темы, без уяснения которого останется непонятным многое из того, что происходит в социально-политической системе современной России. В ходе анализа вновь придется прибегнуть к помощи математических средств (по-прежнему элементарных).
Чтобы с самого начала не утратить связи с реальностью, воспользуемся конкретным примером, иллюстрирующим то, о чем пойдет речь. Начнем с общей экспозиции, т.е. с того, что в Европе внедрение в массовое сознание идеологемы богатого, среднего и бедного классов столкнулось с более сильным сопротивлением, чем в Америке. Причин тому много. Среди таковых, в частности, называют "пережитки феодализма", побуждающие людей в их представлениях о социальной структуре принимать в расчет не только собственно деньги, но и разного рода идеальные, включая престижные, соображения. Феодальным наследием, напомним, часто объясняют и факт, что в Европе сложились широкие социалистические течения, тогда как неведавшей феодализма Америке это не свойственно [11]. Социалистическая традиция - преимущественно марксистская по идеологии, и немало европейцев до сих пор предпочитает держаться марксистских представлений о социальных классах, не переходя к богатому, среднему, бедному. В некоторых же европейских странах при смене доминирующей классовой идеологемы не обошлось без серьезных побочных эффектов. Рассмотрим послевоенную Италию.
Вопрос о ней уже затрагивался в одной из наших статей (совместно с В.П.Любиным) [4], но здесь придется кое-что повторить, попутно внеся изменения и дополнения (кроме того, в печатный вариант статьи вкрались досадные опечатки, так что лучше смотреть сетевую копию: http://www.alestep.narod.ru/adds/euro_party.htm).
Италию, как и Россию, относят ко "второму эшелону модернизации". Это означает, что ее экономическое, технологическое развитие осуществлялось по сценарию догоняющей модернизации. На фоне наиболее развитых европейских стран и особенно США, Италия середины ХХ в. страдала целым букетом болезней - экономических, политических, социальных, культурных, - которые в целом идентифицировались как "отсталость".
В пятидесятые-шестидесятые годы в Италии бросались в глаза следы недавнего кризиса: последствия войны, тоталитарного режима. На политической сцене, как ныне и в России, присутствовали пользовавшиеся широкой электоральной поддержкой коммунисты, что служило симптоматичным признаком состояния общественных умов. Почти полвека, вплоть до недавнего времени, Итальянская коммунистическая партия, ИКП, - вторая по силе в стране (после христианских демократов). Несмотря на это, альянсу прочих политических сил удавалось последовательно (с эпизодическими исключениями) отодвигать коммунистов от государственной власти, от участия в коалиционных правительствах.
В тот же период Италия встает на путь глубоких экономических преобразований.
Процесс превращения технологически и социально отсталой страны в современную
развитую осуществлялся под американским политическим и идеологическим влиянием
(Италия - член западного блока, включая НАТО). Поэтому итальянские элиты
принялись, в частности, энергично внедрять в общественное сознание идеал
"общества потребления", "американскую" идеологему богатого, среднего и бедного
классов
Итальянский политический спектр отличался значительной пестротой, совсем не
характерной для случая США (там, напомним, господствует биполярность:
"республиканцы-демократы",
Италия в этот период - парламентская республика, правительства формируются партиями и партийными коалициями (через депутатов), что свидетельствует о высокой степени независимости партийно-политической системы от влияния из высоких государственных кабинетов. Население, по крайней мере задающих правила игры севера и центра Италии, уже отличалось и массовой образованностью, т.е. выполнялась еще одна предпосылка нашей модели. В Италии тех лет, наконец, становятся массовыми настроения, которые выше именовались "авантюристичностью". Ведь старым политическим и экономическим элитам был нанесен серьезный урон во времена Муссолини, войны, последующей дефашизации, прежние классовые барьеры ослабли и "растворились", и многие люди почувствовали, что распахнуты двери небывалых экономических и социальных возможностей. Новые технологии, в свою очередь, способствовали образованию новых экономических и социальных ниш. Таким образом, по отношению к послевоенной Италии справедливо все то, что отвечает специфически современным социально-политическим системам и что было заложено в основание используемой теоретической модели.
Тогда, казалось бы, должно удовлетворяться условие (4), т.е.
Явление организованной преступности знакомо множеству стран. Однако дотоле практически нигде и никогда данный спрут не раскидывал щупальца столь широко и не забирался столь высоко, как в послевоенной Италии. Значительно позже, в конце 1980-х гг., в ходе так называемой "судебной революции", получило официальное подтверждение то, о чем раньше говорилось на каждом углу: целые поколения самых видных итальянских политиков, включая всех сменявших друг друга на протяжении десятилетий премьер-министров, были уличены в связях с мафией. Такое положение выглядит беспрецедентным: в стране невероятно разрослись нелегальные экономика и политика.
С точки зрения ходячих либеральных мифов это может выглядеть неожиданным, ведь во времена Муссолини могуществу мафиозных кланов был во многом положен конец. Большое количество членов "семей" было физически уничтожено, попало в тюрьмы или вынужденно эмигрировало в Новый свет, в поисках более удобной среды для своих занятий. Демократический же, казалось бы, "просвещенный", режим, напротив, привел к невероятному разрастанию метастазов экономических преступлений и административной коррупции. Подобная неожиданность, впрочем, как предстоит убедиться, лишь выглядит таковой в глазах тех, кто предпочитает смотреть на реальность сквозь призму расхожих идеологических предрассудков, тогда как в действительности, в определенном системном контексте, истоки могущества соответствующего феномена коренятся в особенностях самого социально-политического механизма.
Чтобы с самого начала не пойти по ложному пути, следует также оговорить, что "мафия", по крайней мере, обладающая столь же безграничным экономическим и политическим влиянием, как в послевоенной Италии, - отнюдь не закономерный продукт и политической демократии как таковой. Ведь даже в тех демократических странах, которые столкнулись с этой проблемой (напр., в тех же США, в которые переехали итальянские "семьи"), "мафии" обычно не удается участвовать в управлении государством в целом. Негативный феномен остается локальным. В большинстве же остальных демократических стран под словом "мафия" имеется в виду не более чем ординарная организованная преступность, для борьбы с которой достаточно арсенала полицейских мероприятий. Причины, следовательно, стоит искать не в демократии самой по себе, а в определенной специфике ее строения, или особом состоянии общественного сознания.
С точки зрения теории, "мафия" (для конкретности пока имеется в виду одноименное итальянское явление) представляет собой одну из социально-политических групп. Она является самостоятельной социальной группой, например, потому, что занимается специфической деятельностью и попутно идентифицирует себя отдельно от остальных членов общества (эти остальные вполне соглашаются с подобной "отдельностью"). Ее следует считать также значимой политической группой, если в ее орбиту вовлечены влиятельные государственные и политические деятели. То есть, несмотря на официальное отсутствие на политической сцене, такая группа служит важным политическим фактором. В той же Италии, напомним, в активных контактах с мафией вначале (неофициально) подозревались, а позже были следственно уличены даже премьер-министры.
Обладая статусом значимой социально-политической группы, мафия, однако, отличается и качественной спецификой. Тут важны сразу два обстоятельства. Во-первых, она нелегальна, т.е. не принадлежит открытым общественным институтам - ни политическим партиям, ни социально-идеологическим классам. Во-вторых, о ее существовании знают все. Впрочем, для последующего анализа вполне достаточно наличия и общей убежденности, веры в то, что она существует, ибо мы по-прежнему имеем дело с общественным сознанием, а оно совсем не обязано строго соответствовать действительности. Да и что в таких вопросах удается реально проверить? Так вот, описанный статус рассматриваемой социально-политической ячейки достаточно точно соответствует понятию топологической "дыры", а в нашем случае "дыры" социально-политической.
На всякий случай напомним, что называется "дырой" в топологии. Математики различают поверхности разного рода - в зависимости от так называемой связности. В качестве образца поверхности без "дыр" можно привести, скажем, сферу (рис.4a), с одной "дырой" - поверхность тора, т.е. "бублика" (рис.4b), с двумя "дырами" - поверхность "кренделя" (рис.4c):
 |
 |
 |
| a) | b) | c) |
В отличие от остальных социально-политических ячеек, или групп, мафия по сути не участвует в общих процессах социального обмена. Мафия - изолированное, закрытое образование, далеко не всякому удастся в нее попасть, а выходят из нее обычно вперед ногами. Это резко контрастирует с легальными социально-политическими группами, ибо любой гражданин вправе в любой момент сменить свои политические симпатии, нет никаких - по крайней мере, принципиальных, идеологических - препятствий для изменений и его материального благосостояния, отвечающих переходам из класса в класс. Именно поэтому по отношению к мафии оказывается уместным применение концепта "дыры".
В общем случае "дыр" может быть сколько угодно, обозначим их количество через
p. Вывод формулы (4) был проведен без учета наличия "дыр", если
пользоваться геометрической иллюстрацией, для случая рис.4а., что отвечает
величине
Математики, к счастью, давно придумали, как поступать в таких случаях. За ними и последуем, лишь адаптируя терминологию к случаю социально-политической системы. Подробности вывода, чтобы не сбивать с толку гуманитариев, перенесем в Приложение, здесь же приведем окончательный результат:
|
n = r + 2p. |
(5) |
Послевоенной итальянской структуре отвечали, напомним, значения
Итак, если в социально-политической системе современного типа, точнее в
массовых представлениях о ней, изначально не обеспечено условие (4),
Воображаемый большинством продукт неизбежно находит и реальное воплощение (без него не обеспечить стабильности социально-политической системы в целом), в связи с чем появляются основания утверждать, что не только разруха, но и мафия "начинается в головах". Там же она, кстати, имеет тенденцию и заканчиваться. Напомним, что миф о неуязвимости мафии в Италии спустя почти полвека был все же развеян, однако в ходе "судебной революции" рухнула и вся наличная партийно-политическая система. Конкретно это выглядело как необратимая потеря репутации прежних партий, их распад и вытеснение на обочину, а в рамках нашей модели - как кардинальная трансформация политической идеологии общества.
Не лишен любопытства и следующий момент. Речь здесь идет об особенностях
массовых представлений, и вопрос реферирования таких представлений явлениями
реальной действительности производен, вторичен. Так, для ученых-историков,
политологов, социологов остается до сих пор дискуссионным вопрос о релевантности
концепта единой "мафии" при наличии множества "семей", между которыми вдобавок
периодически вспыхивали кровопролитные войны. Однако поскольку механизмами
общественного сознания послевоенной Италии предусматривалось структурное место
всего для одной "дыры"
В данном контексте нелишне обратить внимание и на нюанс, также отмеченный в работе [4]. Роль социально-политической "дыры" в общественных представлениях может брать на себя не только мафия, но и другие нелегальные организации, воспринимающиеся в качестве "неуловимых и всемогущих", к примеру, масоны. На почве послевоенной Италии достаточно вспомнить о знаменитом скандале с ложей П-2, предположительно связанной с ЦРУ.
Впрочем, так как в системах, описывающихся паттерном
Коль здесь пришлось коснуться не совсем обычных предметов, то, возможно, уместно еще раз сказать, за счет чего, казалось бы, строгим, не допускающим фривольности математическим моделям удается работать с "экзотическими" коллективными представлениями. Причина проста: во-первых, сфера идеологических представлений составлена из воображаемых, идеальных объектов (например, "на самом деле" никаких трех классов, разумеется, нет, это лишь идеологема, стереотип); во-вторых же, подобные объекты, прежде чем распространиться, т.е. стать значимыми объектами, вынуждены получить санкцию со стороны элементарных логических законов, поскольку общества - образованные. При этом как математика не обязана искать реальных референтов в окружающем мире (предметная верификация, референция - занятие прикладных наук), так и сфера идеологии в состоянии утверждать вполне "виртуальные" образы. Однако став достоянием масс, ipso facto они обретают реальность.
Начиная со статей А.Гурова в "Литературной газете" - "Лев готовится к прыжку" и "Лев прыгнул", т.е. с конца 1980-х - начала 1990-х гг., тема "мафии" становится одной из расхожих и в России. Истории про киллеров, "братков", рэкет, "крыши", коррупцию высших чиновников не сходят со страниц тиражных изданий. Позднее их список пополнился неумолкавшими на протяжении ряда лет разговорами о кремлевской "Семье", сравнительно недавно отечественная конспирология обогатилась "заговором олигархов" (С.Белковский) и "заговором силовиков" (Г.Павловский). С позиций нашей модели, вполне характерно, что практически любая из них находит широкий сочувственный отклик.
Вопрос о достоверности, как сказано, в таких случаях по существу не стоит,
зато и тень подтверждения воспринимается как убедительное доказательство.
Причина тому практически та же, что в послевоенной Италии: сочетание
ноуменальной четырехпартийности
Исходя из настоящей модели, представляется заблуждением полагать, что систему мафии, широкой коррупции, вообще всех образований, соответствующих упомянутой "дыре", возможно победить исключительно с помощью государственных и, в частности, правоохранительных органов. "Мафиозность" становится продуктом общества в целом и в качестве такового поражает и государство, и правоохранительные органы, а в связи с надеждами на последние обычно напоминают старые истины наподобие "врач, <сначала> исцели себя сам" или "Quis custodiet ipsos custodes?" ("Кто будет охранять самих стражей?" - Ювенал, Сатиры, VI, 347-348).
Несмотря на генетическую виртуальность "дыры", тщетно пытаться ее закрыть путем непосредственного разубеждения населения. Тот, кто возьмется за такую задачу, например, начнет отрицать сквозную коррумпированность российских чиновников, мгновенно попадет под подозрение, что он их бессовестный адвокат или платный агент (аналогично и с "заговором олигархов", "заговором силовиков"). Кроме того, необоснованно полагать, что общественные предрассудки, стереотипы обходят стороной представителей любого из классов, и идти "с пустыми руками" в высокий кабинет тогда превращается в синоним бессмысленной траты времени. Все замыкается в порочный круг, разорвать который возможно лишь на пути смены всей парадигмы.
Механизм работы упомянутого порочного круга (больные представления рождают реальную болезнь, болезнь подкрепляет нездоровые представления) очень просто проиллюстировать. Каким образом навязчивые мысли о "мафии", ее неуязвимости и могуществе, приводят к материализации призрака?
Тут вмонтирована чистой воды тавтология. Если бы все вдруг поверили, что я всесилен, почти мгновенно я бы и стал таковым, ибо куда ни приду, передо мной распахнутся все двери (как из страха перед моим "могуществом", так и из-за ожидаемых бонусов), и я получу, что хочу. Но тогда я могу действительно "все", и это воспринимается как реальное подтверждение моего "могущества" ("вот видите, мы так и знали"), что заставляет вспомнить об истине, что общественное убеждение является вполне действительной силой. Напротив, если вера в мои неуязвимость и могущество исчезает, то чтобы справиться со мной, достанет и милицейского сержанта. "Эффект Березовского".
Таким образом, для эффективной борьбы с разветвленной коррупцией вначале представляется необходимым упразднить ее структурное место в общественных головах. Но для этого предназначены как раз идеологические средства. Мотив "так делают все", "не мы первые, не мы последние" при совершении должностных преступлений, превратившийся в своеобразную норму, если не вовсе исчезнет, то, по крайней мере, утратит конструктивное место в коллективном сознании. "Сопротивляться мафии - сущее безумие", она "бессмертна", в определенный период полагали в Италии. В России любят ссылаться на Карамзина, на экспрессивную дескрипцию отечественного состояния как "крадут". С позиций же нашей модели, демон "мафии" силен лишь до тех пор, пока социум испытывает в нем обоснованную психологическую и имплицитно-логическую потребность.
После сказанного нетрудно перечислить наличные социально-политические альтернативы России, хотя на практике, конечно, встречаются и их сочетания. Тут все проще, чем в алгебре.
Первый вариант состоит в сохранении идеологемы богатого, среднего и бедного классов вместе со всеми последствиями. Недостаточная численность среднего класса, его неспособность подставить плечо политически умеренным, демократическим по характеру партиям преодолеваются главным образом экономическими методами и непосредственной социальной политикой (повышение зарплат бюджетникам, пенсий, пособий). Ощутимые сдвиги при этом требуют значительного времени и поступательного экономического роста, а вероятная рецессия (например, при неблагоприятном изменения мировых цен на сырье, банковском кризисе) приводит к деоптимизации и классовых пропорций. Надежды на социально стабилизационную роль исключительно экономических мер представляются преувеличенными и по иной причине. Повышение материального благосостояния бедных ведет прежде всего к изменению конкретных критериев бедности, но само по себе не достаточно для уменьшения численности бедного класса. Широкий социальный слой остается по-прежнему психологически униженным. "Бег за собственной спиной" или "бой с тенью", см., напр., [1, с.101].
Задача развития экономики при таком варианте возлагается прежде всего на государство, правительство. При этом мало востребован потенциал, заключенный в самом обществе, в оздоровлении морально-психологического климата. О последнем, если и вспоминают, то разве что в декларациях о необходимости создания новой национальной идеологии ("великой" /8/). Чтобы сдерживать социальный протест, к услугам патернализма приходится прибегать не только в экономической, но и политической сфере (образцы Чили времен Пиночета, Тайваня, Сингапура, Китая, с поправками на время - России при Столыпине).
Неоправданно высокая численность бедного класса, когда под идеологическую рубрику "социального низа" подверстываются миллионы образованных и дееспособных людей, не остается без последствий. В обстановке фрустрации и в поиске виновных разрастается пятно негативного образа богатых ("олигархов"), что подавляет потенциал развития частного сектора (возвращаемся - см. выше - к надеждам на патерналистскую линию). Помимо "олигархов", в виновники попадают как само государство, с его прозвищами "режим", "оккупанты", так и демонизированные нацменьшинства (см., к примеру, [12]). Слияние мифологем дает контаминированные разновидности "олигархов-инородцев", "инородцев у власти".
На то, что именно социальные факторы становятся одной из ключевых причин
обострения межнациональных противоречий, указывает и следующее. Если в
социально-политической системе, вернее в массовом представлении о ней, число
социальных классов меньше количества основных политических групп
С нашей точки зрения, правы те, кто утверждает, что межнациональные противоречия в значительной степени - превращенная форма, "свое другое" социальных. Результатом социального унижения широких масс становится формирующаяся потребность поставить какие-то группы еще ниже себя. При этом идеологическая роль "нормального большинства" (в здоровом случае это функция среднего класса - терминологически монолитного или же составного) переходит к национальному большинству. Читатель в состоянии самостоятельно оценить, насколько подобные процессы отвечают задачам построения современного, постиндустриального общества, но таковы объективные последствия указанной социально-политической констелляции.
Как было сказано, совершенно неоправданно полагать, что коллективные идеологемы, имплицитные им оценки оставляют незатронутым какой-либо из социальных слоев; и высший класс, в свою очередь, не обладает специальным иммунитетом. И вот вполне респектабельные граждане на телеэкранах и печатных страницах настойчиво повторяют высокомерную кличку "совки" по отношению к массам менее состоятельных. В принятой позе волей-неволей читается: "Если бедные, значит, недостойные, не имеют мозгов". За психологический дискомфорт от массовой неприязни богатые платят презрением к социальным низам. Образуется порочный круг, и мысли материализуются в поведении (одни настаивают на скорейшем переделе богатств и голосуют за популистские партии, другие "от греха подальше" уводят капиталы на Запад и тратят деньги в первую очередь там, вдали от недоброжелательных взглядов). Каждая из сторон находит реальные подтверждения наихудшим из подозрений.
Второй вариант связан с первым - классовая идеологема сохраняется в прежнем виде, т.е. трехчастной, и приходится мириться с репутацией России как "мафиозной страны" (в глазах как собственного населения, так и "на экспорт"). Остается прибегать к самоутешениям: "Что же делать, не мы первые, а со временем (спустя десятилетия) все образуется" (эпизодические процессы против коррупционеров - см. разд.7 - лишь подкрепляют уверенность как в коррумпированности верхов, так и в неуязвимости центральных фигур). Правда, как свидетельствуют наша модель и опыт Италии, в будущем неизбежно обрушится вся наличная партийная система, но в контексте распространенного нигилистического отношения к партиям вообще ("кому нужны эти партии") такая перспектива не расценивается многими как неприемлемая.
Укоренение образа "мафии" в общественном сознании психологически коррелирует с чувством "униженности и обманутости" миллионов. Переживание "враждебности, чуждости" государства и социальной среды требует актуализации образа, мифологема "мафии" предлагает по-своему исчерпывающее объяснение. При этом дело даже не в объяснениях как таковых, а в глубокой ментальной потребности (ведь речь по-прежнему идет хотя и о рациональной, но при этом бесознательной сфере), которая по настоятельности сродни наркотической зависимости.
Учитывая сказанное в первом пункте, в рамках данной парадигмы нетрудно заметить и следы контаминации мифологем "мафии" и "вирулентных нацменьшинств", тогда стереотипы "мафий" отдельных национальностей, их скрытого альянса входят в набор устоявшихся общественно значимых представлений /10/. Впрочем, для специфически заряженной части интеллигенции взамен простонародной и несколько отдающей портянками "мафии" подходит и разновидность "заговор КГБ", служащая решению тех же структурных проблем.
Третий вариант, признаки относительной работоспособности которого также
заметны, состоит в искусственном управлении политико-идеологическим спектром.
Отчасти это сопрягается с установкой на политический патернализм (см. вариант
первый), но наблюдаются различия в степени и дополнительные нюансы. Для
реализации данной альтернативы необходим строгий контроль из закрытых
государственных кабинетов над наиболее влиятельными масс-медиа, ключевыми
вопросами партстроительства и функционирования ведущих партий. В таком случае
социально-политическая система лишается автономии и, следовательно, исчезает
необходимость согласования партийной системы, с одной стороны, и классовой
идеологемы, с другой. Ограничивающее условие
Присутствует еще один минус - современные общества слишком сложны, чтобы ими удалось успешно управлять в подобном режиме в течение длительного периода. Во-первых, сбои практически неизбежны, во-вторых, такая система недостаточно устойчива к потрясениям. Под давлением массовых манифестаций соответствующие режимы зачастую сыплются как карточный домик, однако пока широких протестных движений нет, о них можно не думать, а если возникнут - будут думать уже другие /11/. При этом не следует полагать, что рассматриваемый вариант "ущемления демократии" (дело не в этикетках, вполне подойдет и "преодоление крайностей демократии") - социальный заказ только низов: под надежной политической крышей удобнее проводить не всегда популярные экономические реформы. Тогда отпадает необходимость в постоянной оглядке на позицию "безответственных партий", на социальные последствия новых шагов. У реформаторов развязаны руки. Возникают, правда, проблемы во внешней политике, в отношениях с развитыми демократическими государствами, оказывается подпорченным международный имидж страны, тормозятся иностранные инвестиции, России противодействуют в СНГ, но у страны за плечами богатый исторический опыт противостояния.
Вариант четвертый ассоциирован с предыдущим и заключается в "директивном"
утверждении в России биполярной политической системы
Во-первых, на нынешней ступени развития экономики у системы трех классов в России нет реальных возможностей стать действительно полноценной (см. выше, в частности, о немногочисленности среднего класса). Во-вторых, бросим взгляд на конкретную политическую констелляцию. Какие именно две партии вправе претендовать на роль костяка российской биполярной системы? Если исходить из существующего состояния, то первую двойку составляют "Единая Россия" и КПРФ. Последняя пока не выражала намерений перекраситься в социал-демократов ("как в Европе"), в этом смысле скорее напоминая итальянских коммунистов после войны. Попыткам же создать серьезную социал-демократическую организацию, миссией которой стало бы значительное сокращение коммунистического электората, до сей поры не удавалось продемонстрировать выдающихся достижений. Порой раздаются голоса за запрещение КПРФ. Но освободившееся место мгновенно займет та же самая, просто переименованная, или новая радикальная сила, ибо массовый запрос на радикализм в наличных экономических и социальных условиях не может быть элиминирован. Читатель, впрочем, в состоянии самостоятельно справиться с оценкой степени реалистичности и качества любой из российских политических двоек.
Поэтому на деле попытка внедрения биполярной модели неизбежно выливается в перспективу еще более жесткого и не менее перманентного прессинга со стороны неподконтрольных властей. Поэтому сторонникам позиции, чтобы в России все до деталей было "как на Западе" остается только надеяться, что со временем политическая биполярность установится и у нас. Такая позиция отчасти даже и лицемерна, ибо в жертву будущей демократии здесь волей-неволей приносится демократия нынешняя, однако давление на сегодняшнюю демократию - дело властей, а стремление к будущей - "прогрессивной общественности", остающейся в белых перчатках.
Наконец, последний вариант - все же вносятся изменения в действующую
классовую идеологему, и взамен схемы трех классов
В пользу трансформации свидетельствуют, кажется, все структурные аргументы: отпадает нужда в системных ограничениях демократии, снимается настоятельная потребность во всемогущей "мафии", снижается социальная напряженность, классовое ядро общества составляет репрезентативное большинство, уменьшается зависимость внутренней социально-политической обстановки от неблагоприятных внешних воздействий. Пятеричная идеологема ориентирована на движение в сторону социального мира, на утверждение климата классового, а вместе с ним и межнационального сотрудничества (а значит, и на рост социальной мобильности, внутреннего динамизма).
Поскольку пятеричной идеологеме, в отличие от троичной, присуще наличие не одномерной, а двумерной престижной шкалы (см. разд.6), постольку возрастает социальная мотивация на получение образования, повышение квалификации, на инновации. Вслед за утверждением идеологической престижности "интеллигентных" занятий оправданно ожидать и интенсификации процессов перераспределения национального дохода. И не по примитивному деструктивному сценарию "отнять и поделить" (нигилизм в отношении к собственности и без того порождает много проблем), а посредством перемен в межклассовых отношениях. Ведь величина вознаграждения за труд определяется, как известно, не только количеством и качеством этого труда, но и социально-психологическими факторами: "уважаемым людям" платят больше. (В частности, подобному фактору обязана своим успехом историческая борьба западных профсоюзов за повышение прав и заработной платы работников: последние "заставили себя уважать".)
Аксиологический градиент в пятичастной классовой идеологеме, если взглянуть на рис.1, направлен по диагонали из нижнего правого угла в левый верхний (от бедного класса и крестьян к богатому классу и интеллигенции). Ввиду того, что деньги по-прежнему во многом служат мерилом человеческих отношений, то не только престиж идет вслед за ними, но и они за престижем. Снижение неравномерности распределения национального дохода, в свою очередь, оказывает благоприятное влияние на развитие национальной экономики, поскольку корзина потребления богатых состоит в значительной части из эксклюзивной зарубежной продукции, тогда как корзина менее обеспеченных слоев включает большую долю продукции массовой и отечественной.
Движение денег вслед за престижем поддерживается и другими механизмами. Вместе с повышением социального авторитета "интеллигентных" занятий возрастает цена интеллектуального капитала, растет доверие богатых к соответствующему источнику инноваций, а значит, интенсифицируются инвестиции в новые технологии. Повышается и самооценка дополнительного идеологически "высшего" класса (интеллигенции), а вместе с ней и апелляция к собственным силам (установка создать что-то свое, "как Билли Гейтс", тем самым образовав совсем новую нишу). Если идеологема трех классов, как было сказано, запускает в России механизм порочного круга, работающего на общее понижение, то в данном случае обратная связь также присутствует, но меняет знак на противоположный /12/.
Наконец, у рассматриваемого варианта пятеричной классовой идеологемы есть еще одно, пока не упоминавшееся, достоинство. Речь пойдет о зрительном ряде, или визуальной суггестии. Специалисты по рекламе, разработчики фирменной символики, идеологи прежних времен всегда понимали важность данного фактора. Поскольку целевой аудиторией всякой классовой идеологемы является общество в целом, постольку здесь изначально следует ориентироваться на особенности массового восприятия. "Креатив" в данном случае - не салонный изыск, а подчиняется критериям простоты, яркой наглядности и доходчивости для практически любого из членов социума.
ХХ век, включая отечественную историю, предоставляет нам незабвенные образцы социально-визуальной продукции. У всех в памяти "иконографические" изображения самодовольного пузатого богача-капиталиста во фраке, цилиндре и с сигарой в зубах, а рядом с ним небритого, сутулого, изможденного бедняка в лохмотьях. Идеологический союз двух главных классов сталинского СССР нашел гениальное выражение в монументе Мухиной "Рабочий и колхозница", производившем яркое впечатление не только на миллионы соотечественников, но и левых европейских интеллектуалов той эпохи /13/.
В позднесоветский период, вместе с распространением образования и официальным признанием роли НТР, коммунистические идеологи отказываются от пренебрежительного ярлыка для интеллигенции как прослойки и вводят в оборот более комплиментарный штамп "советская интеллигенция". Общим местом плакатов тех лет становится тройка смотрящих в одну сторону (возможно, в ту, где маячил коммунизм) мужественного рабочего в синей спецовке, с гаечным ключом или штангенциркулем /14/, смахивающей то ли на Любовь Орлову, то ли на Мерилин Монро колхозницы с серпом и в красной косынке, а также облаченного в костюм и галстук сосредоточенного интеллигента в очках. Можно сколько угодно иронизировать над незамысловатостью подобных средств воздействия на массовое сознание, однако с той поры едва ли что изменилось по сути (достаточно взглянуть на мир "пиара" и "попсы").
Тривиально просты, если угодно примитивны, любые стереотипы, включая и классовые, и исключительно в этом качестве они достигают цели. Если ноуменальному массовому восприятию пятиклассовой идеологемы способствуют прецеденты из языка (система лиц местоимений), фольклора (сказочные семьи) и проч., то эффект "схватывания" лишь усиливается, будучи подкреплен в визуальной проекции.
Нетрудно заметить, что рассматриваемая разновидность пятисоставной классовой идеологемы позволяет не изобретать ничего принципиально нового - образы богатых, бедных, интеллигенции, рабочих, крестьян уже давным-давно заготовлены, разве что художники внесут без труда подобающие поправки на время (так, по эксклюзивному социальному заказу богатых, толстяка с сигарой можно заменить, например, по-спортивному стройной фигурой с теннисной ракеткой и нефтяной вышкой подмышкой, а крестьянин может предстать не в виде колхозницы в комсомольской косынке, а в виде фермера, по-рыцарски горделиво оседлавшего трактор).
Разумеется, совершенно ошибочно полагать, что классово-визуальные средства - из арсенала лишь коммунистической пропаганды. Самое позднее, со Средневековья "простой народ" опознавал социальную структуру, разглядывая картинки в календарях. В XVIII-XIX вв. в России становятся традиционными изображения фигур крестьянина в перепоясанной веревкой холщевой рубахе, онучах и лаптях, купца с лопатообразной бородой, в сапогах и кафтане, мещанина в мешковатом сюртуке, хлыщеватого бритого дворянина в мундире и тучного попа в рясе и с крестом на брюхе. Меняются времена, меняются и клише, однако сам принцип плакатности пережил все эпохи. Таким фактором, по-видимому, не стоит пренебрегать при оценке любых кандидатов на классовую идеологему.
Теперь прислушаемся к голосам потенциальных критиков классовой идеологемы, состоящей из богатых, интеллигенции, рабочих, крестьян и бедных.
Первая группа контраргументов исходит из того, что вообще отсутствует необходимость отказываться от добившейся высокой репутации на Западе трехчастной классовой идеологемы. Численность среднего класса в последние годы растет и в России, поэтому требуется лишь "потерпеть", пока удастся приблизиться к европейским экономическим и социальным стандартам, а тем временем сосредоточить усилия на повышении темпов роста ВВП. Уже сейчас в стране все обстоит не так уж и плохо, и, согласно данным некоторых опросов, к среднему классу в 2003 г. относило себя до половины российского населения [13].
С точки зрения нашей модели, такая позиция представляется недостаточно продуманной, если не лукавой. Начнем с того, что продемонстровано весьма избирательное отношение к цифрам опросов: например, ряд берется исключительно за самые последние годы и игнорируется, что нынешняя численность среднего класса только вернулась к состоянию перед кризисом 1998 г. Застрахована ли страна от повторения экономических и финансовых спадов? Или российская классовая система так и будет дышать, в том числе коллапсировать, в унисон экономической, следуя за волнами мировой конъюнктуры?
Август 1998 г. резко дестабилизировал и политическую систему, подтолкнув общественные настроения к "наведению порядка" в стране. Если и прежде российские выборы не всегда удавалось назвать действительно честными, то процесс преодоления кризиса актуализировал, согласно распространенному мнению, вариант "всегда нечестных". Подобные сдвиги принято персонифицировать посредством указания на отдельных "недемократических" политических деятелей и их окружение, а с точки зрения теории, тут просматриваются следы давно известных объективных закономерностей. В период острого кризиса - одновременно экономического, социального и политического - не остается иного серьезного варианта, кроме усиления авторитарных начал. Альтернативой этого является хаос.
Перспектива потерпеть, пока Россия экономически подтянется к странам Европы volens nolens предполагает, что ей не стоит торопиться и с процессами демократизации (см. выше о последствиях трехчастной классовой идеологемы). Параллельно упорно не уменьшаются влияние и размеры административного аппарата (а может ли быть иначе в авторитарной среде?), сопутствующее взяточничество, с чем тоже придется мириться как с "неизбежным злом". Проблема лишь в том, что такой ход событий, как заверяют политологи, нередко заканчивается массовыми протестами, сменой элит, причем как раз не в нижней точке экономической кривой, а в начале подъема.
Что же касается самих данных приведенного социологического опроса, то он, во-первых, вызвал немалое удивление экономистов и социологов, поскольку цифры доходов тех, кто объявил себя представителями среднего класса, плохо согласуются с их анкетной самоидентификацией, во-вторых, политические взгляды подобным образом выделенного "среднего класса" оказались во многом близки к радикальным, что обычно считается признаком класса бедного, и в-третьих, данные таких опросов зависят от перемен в общем политическом настроении. Если же следовать нашей модели, то стремление "нормальных" граждан не числить себя в среде социальных аутсайдеров, маргиналов является не только естественным, но и безотлагательным, и у граждан отсутствует желание ждать, пока реальный семейный бюджет подтянется к объективным стандартам среднего класса.
Претензии к идеологеме "богатый класс, интеллигенция, рабочие, крестьяне, бедный класс" могут заключаться и в другом - например, в том, что в одной из двух своих конструктивных частей она составлена из стереотипов, доставшихся от советского прошлого, пусть и деверсифицированных. Такой факт сам по себе, конечно, не служит достаточным основанием для приговора: разделение на интеллигенцию, рабочих, крестьян типологически относится к разновидностям техники, в данном случае социальной, а технику принято считать в высокой степени независимой от характера политического режима /15/. Кроме того, стремление сразу обновить слишком много в ряде случаев чревато провалом проекта обновления в целом (см. известные срывы модернизации). Перед лицом подобной угрозы "шаг назад" начинает означать "шаг вперед".
Хотя, оставаясь в границах науки, неуместно руководствоваться любыми субъективными, чисто оценочными суждениями, вероятно, все же нельзя априори исключать, что использование элементов старых общественных представлений в каких-то случаях может создавать препятствия на пути к модернизации социума. При этом мы полагаем уже установленным факт, что, во-первых, условия современной России требуют структурной пятичастности классовой идеологемы и что, во-вторых, наиболее слабым звеном исходной трехчастной является средний класс. В таком случае постараемся выполнить давнее обещание, обратившись к анализу иных разновидностей пятичастных идеологем.
Другими претендентами на роль пятисоставной идеологемы, соответственно, станут те, которые уже не оборачиваются в прошлое, а устремили взор исключительно в будущее. Допустим, в процесс идеологического проектирования закладывается забота об отношениях к собственности, вернее, об актуализации этого отношения в коллективных умах. В таком случае средний класс может быть разделен, к примеру, на собственников, менеджеров и рядовых работников - исходя из старых марксистских и по-прежнему остающихся в обращении представлений о трех основных отношениях к собственности: обладание (владение) средствами производства, управление ими, а также отчужденность от них. Отношение к собственности - критерий, который непосредственно не совпадает с критерием уровня доходов, поэтому сформулированное выше требование имплицитной двумерности классовой идеологемы удовлетворяется и в данном случае.
В роли "собственников" в рамках настоящей разновидности, по-видимому, станут фигурировать владельцы мелкого и среднего бизнеса, ибо трудно предположить, что обладатели крупного уже не ангажированы классом богатых. Подобная специальная ориентированность на мелкий и средний бизнес (упоминание его владельцев "отдельной строкой"), на первый взгляд, должна соответствовать повышенному общественному вниманию к ним, чего в принципе нынешней экономике не хватает, и это является "плюсом". Зато у такой разновидности, на наш взгляд, есть и довольно серьезные недостатки.
Во-первых, собственник мелкий и средний в данном случае искусственно отделен от крупного - не вполне понятно, на каком основании. Во-вторых, в хитросплетениях современных форм собственности разберется разве что искушенный экономист или юрист (например, если работникам принадлежит определенная доля акций предприятия, то кем их считать: собственниками или работниками?). В-третьих, подобную разновидность классовой схемы непросто визуализировать; нам, по крайней мере, не вполне ясно, как тут изображать того же собственника: то ли в виде вальяжного мужика, развалившегося за рулем джипа (собственник средний), то ли в виде нагруженной тюками как ишак женщины-челнока (индивидуал-предприниматель)? Итог - недостаточная определенность, в значительной мере смазанный образ и, значит, сомнительная работоспособность такой разновидности классовой идеологемы.
В качестве еще одного кандидата на классовую идеологему можно рассмотреть деление натрое логического места среднего класса согласно позиции, занимаемой человеком на службе. Так, при заполнении анкет, рассылаемых американскими корпорациями, нередко приходится выбирать между тремя вариантами положения в собственной фирме лица, которое заполняет анкету: final authority level, senior, law, - в известной степени напоминающими высшее, среднее и низовое звенья советских классификаций (в более бытовой терминологии: высшее начальство, средняя ступень управления, исполнители). Не отрицая значения такого критерия для самоопределения людей в рамках отдельных предприятий и организаций, все же кажется затруднительным корректно распространить его на общество в целом. Так, в глазах большинства хозяин мелкой фирмы (final authority level) занимает более низкое социальное положение, чем средний чиновник министерства или гигантской корпорации. Хотя с возможностью визуализации в данном случае обстоит вполне благополучно: картинка багроволицего начальника, который энергично распекает стоящего перед ним сгорбившегося и смиренно скрестившего руки подчиненного, легко предстанет перед мысленным взором. Однако по совокупности факторов настоящая разновидность все же кажется не вполне перспективной.
Еще один вариант - это, скажем, деление позиции "средний класс" на следующие группы: 1) работодатели (employers, имеются в виду мелкие и средние собственники), 2) работники (employees), 3) самонанятые, т.е. работодатели самим себе (в частности, представители так называемых свободных профессий). Такой вариант легко поддается "иконографической" трансляции: например, надменный и подозрительный работодатель, пришибленный изможденный работник (можно пририсовать коричневые нарукавники) и "расхристанный" представитель свободных профессий с выражением на лице "а мне все до лампочки, я сам по себе" (не исключено, с пестрым панковским гребнем на голове).
Настоящая разновидность, возможно, когда-то окажется в состоянии всерьез претендовать на место в классовой идеологеме, но предварительно критерий социальных отношений на базе распорядительных функций должен занять то ключевое место в общественной психологии и образе жизни в общенациональном масштабе, которое способно стать конституирующим в процессе классообразования. Но при наличном состоянии экономики и общественного сознания подобное деление выглядит преждевременным, хотя партии "прогрессивной" направленности при желании имеют возможность взять такую или аналогичную схему на вооружение в своей пропаганде ("внутри Садового кольца").
Подводя итог настоящей части исследования, необходимо отметить следующее.
Если требование пятичастности искомой классовой идеологемы
Упомянутое "пока" здесь принципиально. Во-первых, преимущества данной разновидности идеологемы отнюдь не в последнюю очередь обязаны сегодняшнему состоянию социально-политической системы, наличной ступени развития экономики. Если, скажем, через 10-20 лет поступательного роста ВВП произойдут социально значимые перемены в уровне жизни, общественном сознании, и средний класс в западном понимании составит действительное большинство, то необходимость в подобной идеологеме может отпасть /16/.
Так, в 1999 г. Ю.Н.Солонин и С.И.Дудник писали: "В нашей стране, лишенной в нынешнем ее виде органической социальной связи, и определяемой в значительной мере детерминантами политического происхождения, в ней имеются ли предпосылки единого среднего класса? Пока мы видим более выраженную динамику обособления, особенно по этническому признаку. Следовательно, требуется некая особая мера социального времени в пределах которого, возможно, снимется острота обособляющих тенденций и скажется унифицирующий социальный эффект. Им на смену должна придти социальная политика создания таких социальных структур, в которых основную массу должны составить люди обеспеченные в удовлетворении своих основных притязаний и потребностей, имеющих надежные гарантии стабильности своего существования и претендуемого улучшения благополучия. Их мировоззрение можно было бы определить как консервативный оптимизм" [15, с.21]. Когда такая перспектива реализуется, возможно, станет целесообразным вновь скорректировать идеологический курс. Таким образом, наш дискурс во многом следует отнести к той ветви науки, которая называется транзитологией и занимается поиском оптимальных маршрутов развития на этапе перехода от тоталитарных обществ к современным демократическим.
Приведенный список возможных разновидностей классовых идеологем не является, конечно, исчерпыващим. Эту часть мы предлагаем в качестве предмета дискуссии - как для специалистов, так и широкого круга заинтересованных лиц, поскольку при любом раскладе классовая идеологема, во-первых, должна отличаться логической простотой, и во-вторых, должна опираться на общественное согласие.
При этом согласие, разумеется, не означает единогласия. Если исходить из нашей модели, то принципиальным по отношению к классовым идеологемам является вопрос не столько их конкретного состава, сколько структурной кратности (величина r). Поэтому если разные социальные группы будут придерживаться предметно различных представлений о классовом составе, однако при этом структурно гомологичных (одинаковые r), то по-прежнему удастся избежать тех негативных последствий, которые связаны с несоответствием партийно-идеологической и классово-идеологической систем (n не равно r). Так, в Европе до сих пор в широком хождении не только схема богатого, среднего и бедного классов, но и традиционно марксистская: буржуазия, пролетариат и крестьянство, - обладающая той же кратностью.
В процессе проведения экономических, политических, социальных реформ российские власти систематически пренебрегали социально-идеологической работой. Такое положение объясняют, во-первых, реакцией на засилье пропаганды при тоталитарном режиме, во-вторых, акцентом на экономических мерах (и тон в правительствах задавали в первую очередь экономисты, а не идеологи), в-третьих же, разобщенностью российских элит, неспособных прийти к содержательным формулировкам своих интересов и целей. Сейчас отношение к идеологическим инструментам отчасти меняется, однако по-прежнему предпочтение отдается решению текущих задач, а не стратегической линии. Результат - борьба лишь с последствиями, а не причинами негативных явлений.
При превалирующем позитивистском взгляде на социум как прежде всего "экономическую машину" происходит недооценка духовных, социально-психологических факторов. До сих пор встречается мнение, будто на Западе, в частности в США, наблюдается нечто подобное. Американские элиты в свое время приложили незаурядные усилия, чтобы добиться перемен в классовом сознании и самосознании масс. О необходимости государственной пропаганды не забывается и теперь, вплоть до скандальных проявлений (см., напр., [14] /17/). Даже курс в кильватере западных стран (догоняющая модернизация) предполагает обращение к аналогичным же средствам. К слову, предмет настоящей статьи безотносителен к чисто вкусовым спорам славянофилов и западников, особенно если принять во внимание аргумент, что одна из конечных целей вестернизации состоит в усвоении главного западного образца - привычки жить собственным, а не чужим умом, по крайней мере, отказа от роли троечника, заглядывающего в рот учителю и почитающего за последнюю истину всякое его слово.
Использующиеся в России пропагандистские приемы порой выглядят просто наивными. Из соображений тактичности воспользуемся старым примером: в ответ на программное заявление Е.Т.Гайдара, что он, вместе с командой, заполнил полки магазинов продуктами, оппонентами было тут же добавлено: "но опустошил животы". А с точки зрения настоящей модели, одной из важных причин фатального падения популярности властей того времени и этого политика в частности стало то, что именно тогда, т.е. на старте реформ, в России началось интенсивное внедрение идеологемы богатого, среднего, бедного классов и вместе с экономическим спадом миллионы людей оказались морально унижены, т.к. им было указано место в идеологически-социальном низу.
Сказанное, конечно, не означает, будто одни грамотные идеологические средства в состоянии решить все проблемы, в том числе в социальной сфере. Однако тезис, что без таких средств проблемы решаются сложнее, наверное, трудно оспорить. Кроме того, если выше отмечалось, что в зону действия классовой идеологемы попадают все без исключения социальные слои, то можно добавить: и правительство, как часть общества, тоже. А если оно обратится в риторике и повседневной работе к более адекватным социальным представлениям (перестав с настойчивостью, достойной лучшего применения, преследовать мираж "среднего класса"), то от этого останется в выигрыше вся система. Абсурдным, разумеется, стал бы вывод, будто отпадает необходимость в социологических данных, отражающих более детальную картину социальных процессов, чем культурологическая модель, однако от идеологической установки зависит также немало, особенно если учесть, что с социологическими цифрами и диаграммами имеют дело главным образом те, кому положено по непосредственной службе, тогда как идеологема проникает в сознание всех.
При этом мы далеки, конечно, от утверждения, будто одно изменение классовой идеологемы в состоянии навести порядок во множестве областей жизни нашего общества. Хотя, как мы постарались показать, наличие цепочек взаимозависимостей связывает классовые идеологемы со сферами реальной социальной среды, политики, экономики, национального самосознания, однако регуляция перечисленных сфер требует и самостоятельных средств. При этом характер классовой идеологемы по-своему задает направление необходимых воздействий – повышение оценки и самооценки широких социальных слоев, повышение степени самостоятельности социально-политической, экономической систем по отношению к государству, декриминализация, утверждение более здоровых межнациональных отношений. Такое направление, по всей видимости, отвечает задачам построения постиндустриального общества.
Одна из подразумеваемых предпосылок настоящей работы заключается в том, что идеологическим разработкам следует опираться на научные критерии. В настоящей работе мы старались придерживаться подобного требования, хотя конечная оценка - задача уже не наша. Практическая верификация модели, в силу особенностей предмета, возможна лишь вместе с внедрением, однако здесь удалось применить математические методы, результаты которых не требуют экспериментальной проверки. Вообще, для нас это удача, что идеологические конструкты современного общества поддаются математической формализации (см. выше о воображаемом и при этом рациональном характере объектов как математики, так и идеологии образованного социума). Насколько в представленной работе, помимо собственно изучения идеологических объектов, происходит и их конструирование, настолько справедлива речь о своеобразной культурологической инженерии.
И, наконец, последнее. Если озаботиться поиском места на карте различных течений в культурологии, то представленная работа тяготеет к структурному направлению. Поскольку последнее в глазах поклонников постмодернизма выглядит устаревшим, возможно, уместно сказать по этому поводу несколько слов.
Всякое исследование выбирает методы в зависимости от предмета анализа и от поставленных целей. Предметом в настоящем случае служили классовые идеологемы. При этом ставилась задача не разрушать их, а выявлять их строение и на этой базе проектировать новые (для адаптации к российским условиям). Если немного поиграть с постструктуралистской терминологией, проводилась не деконструкция, а реконструкция. Почему?
Любые идеологемы, включая стереотип богатого, среднего и бедного классов, являются, конечно, легкой мишенью для критики. Этот вопрос частично уже затрагивался. Трудно не согласиться, что в такой идеологеме, если на нее посмотреть сквозь окуляр микроскопа, сомнение вызывает едва ли не все. Очевидна, скажем, референциальная размытость каждого из составляющих терминов: начиная с отсутствия строгих границ между ними и заканчивая разнонаправленностью, многомерностью сопряженных культурно-языковых ассоциаций. Для иллюстрации можно напомнить старинные сентенции "беден не тот, у кого мало, а тот, кому мало", "достаточно у того, кому достаточно", ergo: "богатый беднее, чем бедный". Процедуре релятивизации может быть подвергнуто само семантическое ядро соответствущих массовых представлений.
Критические стрелы могут быть пущены и в дистинктивный признак, лежащий в основании идеологемы трех классов, - размер богатства. Такой критерий незамысловат и экзистенциально малосущественен, тогда как "единственное, что действительно принадлежит человеку, - это его душа". Имплицитной оценочной шкале ("богатым быть лучше, чем бедным") противоречат широко известные утверждения, скажем, Диогена или Христа. Наконец, определенным вызовом интеллектуалам становится не только конкретный характер идеологемы, но и ее статус стертого и бездумного клише, а также принадлежность идеологической сфере (в то время как мы, согласно постмодернистской точке зрения, вступили в эру "конца идеологий"). В общем, классовый стереотип буквально напрашивается на деконструкцию.
Тем не менее в настоящей работе было оставлено в неприкосновенности по сути все, что "требует деконструкции", и даже, что почти неприлично, не поставлена под вопрос вся вульгарная парадигма капитализма и его наиболее пошлого порождения - общества потребления. Напротив, идеологема трех классов сыграла роль одного из строительных кирпичей. Аналогично мы обошлись и с тремя "советскими" классами, хотя коннотации здесь не менее амбивалентны. Противоположность двух подходов объясняется различием установок и целей.
В нашу задачу входило не расшатать идеологические стереотипы о строении социума, а напротив, использовать их более полный набор, тем самым их укрепив. Да, всякий объект масскульта, если его подвергнуть интеллектуальной рефлексии, расползается как ветхая ткань. Однако об альтернативе - лишить социум определенности его простых представлений - на практике лучше не думать, ибо люди станут внимать сонмам прожектеров, предлагающих уже совершенное безумие (вспомним "перестройку"), на поверхность выползут и пещерные представления о строении социума. Как ни прискорбно существующее положение в этой области, правила игры уже заданы, и, с нашей точки зрения, остается лишь их придерживаться.
Аксиологически амбивалентен, разумеется, и весь наш предмет - идеология, которая, как известно, есть власть, значит, насилие. Власть, насилие, вероятно, в самом деле не самые почтенные вещи, если не считать безвластия и расцветающего при нем откровенного произвола сильных и хитрых. Что касается конкретно пятичастной идеологемы (в разных вариантах), то ее интенцией становится, кажется, как раз более полный учет наличной позиции населения, повышение степени самоуправляемости социума и, стало быть, рост общественных свобод /18/. Поэтому речь шла не о борьбе с подобной властью и идеологией, а лишь о совершенствовании их структуры.
Не исключено, прием сочленения двух разнородных идеологем ("богатого, среднего, бедного классов", с одной стороны, и, к примеру, трех "советских" классов, с другой) может производить впечатление "поп-артистского" монтажа. Однако в настоящем случае главной целью служит не эпатаж, а работоспособность конструкции, которая, помимо рассмотренных рациональных, имеет, конечно, и эстетические измерения (см., например, природа метафоры по Ломоносову: "сопряжение далековатых идей"). Эстетический анализ, впрочем, остался за пределами проведенного исследования.
И в качестве финальной черты - приглашение всем желающим поучаствовать в дискуссии, ибо поднятые вопросы, надеемся, интересны не только для автора.
Если для случая односвязности, т.е. без "дыр", справедлива формула (3), т.е.
Полученная система, если ее замкнуть, в результате станет вновь односвязной,
и, значит, для нее окажется справедливой формула (3). Однако не следует забывать
о произведенных изменениях в системе. В результате рассечения и последующего
замыкания системы, в нее по сути добавлены две дополнительные
социально-политические ячейки ("на торцах"). Таким образом, чтобы вернуться к
исходному случаю до рассечения, эту двойку следует вычесть из условия
Приравняв, как и прежде, величину N нулю (это, напомним, служит условием
определенности и самоуправляемости социально-политической системы), получим
Когда "дыр" в общем случае не одна, а p, процедуру рассечения и, соответственно, добавления двойки необходимо повторить p раз. Тогда
n = r + 2p, |
(5) |
Полезно сделать методологическое замечание. Визуализация (рис.5) в трехмерном геометрическом пространстве в данном случае лишь условная и носит исключительно иллюстративный характер. В социологии широко используются "пространственные" представления, социальные пространства даже метризуют (вводимые процедуры шкалирования позволяют определять "расстояния" между "точками" такого пространства, например, разницу доходов между различными социальными группами - соответственно, по финансовой координате; балльным измерениям поддаются дистанции по признаку престижа и т.д.). В рамках настоящей модели речь идет о пространстве социально-политическом. Вопрос о его метрике и даже размерности не ставится (хотя при желании можно было бы пойти и по этому пути). Для вывода зависимости (5), однако, оказывается достаточно самых общих топологических представлений, во-первых, о замкнутости исследуемого объекта (с самого начала социально-политическая система у нас предполагается, напомним, относительно автономной) и, во-вторых, разбиении его по двум признакам (социально-классовому и партийно-политическому) на совокупность непересекающихся групп, или ячеек.
Автор признателен проф., засл. деят. науки М.С.Кагану, засл. раб. культуры Н.И.Николаеву, Б.Е.Лихтенфельду за ценные замечания, сделанные по прочтении рукописи, а также сотрудникам кафедры философии культуры и культурологии философского факультета Санкт-Петербургского госуд. университета за плодотворное обсуждение доклада на данную тему.
1. Степанов А.И. Число и культура: Рациональное бессознательное в языке, литературе, науке, современной политике, философии, истории. - М., 2004.
2. Сорокин П. Социальная стратификация и мобильность // Человек. Цивилизация. Общество. - М., 1992.
3. Румер Ю.Б, Рывкин М.Ш. Термодинамика, статистическая физика и кинетика. М.,1972.
4. Любин В.П., Степанов А.И. Европейские партийные системы со значительным коммунистическим компонентом. Политическая асимметрия в современном мире // Партии и партийные системы современной Европы. - М.: ИНИОН, 1994. - С. 24-51. (Сетевой вариант: http://www.alestep.narod.ru/adds/euro_party.htm)
5. Тимофеева О. Как повысить пенсию до трех тысяч евро. - Известия. 20 нояб. 2004.
6. Тихонов А. Бедность как норма. - Известия. 23 сент. 2004.
6а. Ильичев Г. "Доведете - вилы в руки возьмем!" - Известия. 18 февр. 2005.
7. Степанов А.И. "Прекрасная политика" // Логос: С.-Петербургские чтения по философии культуры. - СПб., 1992. Кн.2. - С. 89-103.
8. Ильичев Г. Разделка шкуры неубитого медведя. Эксперты сочиняют сценарии для будущей Думы. - Известия. 14 нояб. 2003.
9. Аристотель. Политика // Сочинения: В 4 т. Т. 4. - М., 1983. - С. 376-644.
10. Вагимов Э.К. Вызовы современности и ответственность философа: Материалы "Круглого стола", посвященного всемирному Дню философии. Кыргызско-Российский Славянский университет / Под общ.ред. И.И. Ивановой. - Бишкек, 2003. - С.43-53.
11. Липсет С.М. Третьего пути не дано // Полис. 1991. №6.
12. Ильичев Г. "Очень много развелось южных национальностей". - Известия. 28 янв. 2005.
13. [Без подписи]. Половина россиян считают себя средним классом. - Известия. 13 нояб. 2003.
14. [Без подписи]. Джордж Буш организовал "черный пиар" образования. - Известия. 28 янв. 2005.
15. Солонин Ю.Н., Дудник С.И. Общество в поисках стабильности: от социальной однородности к среднему классу // Средний класс в России: прошлое, настоящее, будущее (Материалы научно-практической конференции 9-10 декабря 1999 г. Серия "Symposium". Вып.2. СПб. 2000.). С. 13-21.
1. Учитывая, что занимать высокие государственные посты имели право представители только трех первых групп, а за фетами было зарезервировано лишь право участвовать в народном собрании и народном суде, структура классов тут, если угодно, может быть описана формулой 3 + 1.
2. В Х - XIII вв. главных сословий было также три: духовенство, дворянство, крестьянство.
3. Ср. ситуацию в антропологии: влиятельная часть ученых утверждает, что в действительности нет никаких трех "больших человеческих рас" (европеоидной-монголоидной-негроидной, в повседневной терминологии: белой-желтой-черной), "на самом деле" человеческих рас десятки и сотни [1, с.131-132].
4. К примеру, в американской социологии, начиная с 1940-х гг., фигурируют типологии, основанные на дроблении любого из уровней: высшего, среднего, низшего. Так, Ллойд Уорнер предлагал различать верхний-верхний класс, представленный наиболее преуспевающими бизнесменами и высокодоходными профессионалами из так называемых "старых семей", проживавших в привилегированных частях города, с одной стороны, и нижний-верхний класс, не уступающий первому по материальному благополучию, но не включающий старые родовые семьи, с другой. Средний класс, в свою очередь, подразделялся на верхний-средний (в него включались те, кто принимал активное участие в общественной жизни города и проживал в благоустроенных городских районах) и нижний-средний (состоявший из низших служащих и высококвалифицированных рабочих). Аналогично, верхний-нижний класс представлялся низкоквалифированными рабочими, занятыми на местных фабриках и пребывавшими в относительном достатке, тогда как нижний-нижний класс заполнялся представителями "социального дна", обитателями подвалов, чердаков и трущоб. Предлагались и другие схемы, например, верхний-верхний, верхний-нижний, верхний-средний, средний-средний, нижний-средний, рабочий, низшие классы. Или же, что имеет уже самое непосредственное отношение к рассматриваемому ныне варианту: высший класс, верхний-средний, средний и нижний-средний класс, верхний рабочий и нижний рабочий класс, андеркласс.
5. Грубо говоря, если требуется большая задушевность, предпочтительнее вариант "интеллигенция", если контекст требует официальности - то "служащие".
6. "Брань на вороту не виснет".
7. В некоторых вариантах "веберовского" списка вместо пятой позиции - собственники - фигурируют три разновидности: а) собственники, которые стремятся через образование к тем преимуществам, которыми владеют интеллектуалы, б) собственники, которые получают ренту от владения землей, шахтами и т.д., в) "коммерческий класс", то есть предприниматели [10]. Номинально в таком случае список оказывается представленным не пятью, а семью наименованиями, однако нетрудно заметить, что они логически сводимы к пяти основным, но при этом один из элементов ("собственники") подвергнут дополнительному делению натрое.
8. При этом если не забывается, то отодвигается на второй план тот факт, что любая "великая" национальная, воодушевляющая идея предполагает и социальное единение, что заведомо противоречит идеологическому унижению многомиллионных социальных слоев.
9. Насколько можно доверять телерепортажам и прессе, такое же число основных "злокозненных" этнических групп насчитывается и в Украине, только вместо кавказцев там фигурируют "москали".
10. "Мафиозизации" в рамках массового сознания отдельных национальных и конфессиональных групп способствует, в частности, их "закрытость". Если политическая и классовая принадлежность, согласно действующей идеологеме, изменяется в зависимости от желания и личных усилий, частично удачи, то национальность, особенно если ее признаки "написаны на лице", - практически неизменяемый атрибут. Высокой резистентностью обладает и конфессиональная принадлежность. Актуализация национального или конфессионального признаков по сути исключает соответствующих субъектов из общих процессов мобильности, загоняя их в идеологическую нишу, напоминающую по своему образу "мафию".
11. Ср. знаменитое суждение античных стоиков: смерть не имеет отношения к человеку, ибо пока он жив, смерти еще нет, когда умер - нет самого человека.
12. Такие вещи просто проиллюстрировать. Если, скажем, предприниматель априори не доверяет отечественному ученому, инженеру, то он изначально настроен на отказ от большинства его предложений, тем самым упуская потенциальную прибыль. В свою очередь, тот же инженер и ученый, если видит в предпринимателе главным образом алчного, наворовавшего толстосума, не только не воспринимает повышение прибыли предпринимателя как свою собственную цель, но и по сути заранее обрекает себя на отказ как в инвестициях, так и кредитах. Напротив, рост взаимного доверия и уважения интересов друг друга переводит взаимодействие в более конструктивное русло. И трансформированная классовая идеология меняет климат именно в таком направлении.
13. Чтобы мухинский символ глубже запал в душу масс, его сделали эмблемой "Мосфильма".
14. Как раз в тот же период городской фольклор обогащается и выразительными частушками "Прихожу домой с работы, ставлю рашпиль у стены...".
15. Так, в нацистской Германии были проведены первые эффективные разработки в области ракетостроения, реактивной авиации и ядерного оружия, что отнюдь не стало препятствием для усвоения таких достижений демократическими Соединенными Штатами, а денацифицированная Германия не разрушила, например, автобанов, "построенных Гитлером".
16. Россия - во многом уникальная страна по критерию неоднородности. Гетерогенность наблюдается сразу по многим параметрам: географическому (включая климатический, часовой), национальному, конфессиональному и культурному. Колоссальны различия в уровнях экономического развития регионов, сопутствующего образа жизни. Дважды за столетие страна пережила и глубокие исторические разрывы, что оставило свой отпечаток во многих сферах. Без сглаживания ряда контрастов, по-видимому, окажется затруднительным и социальная гомогенизация, т.е. переход от пятичастной к трехчастной классовой идеологеме.
17. "... за четыре года пребывания в Белом доме администрация Буша выплатила рекордную сумму - более $250 миллионов частным пиар-компаниям для ведения скрытой государственной пропаганды в американских СМИ", круглые суммы получали также известные телеведущие, журналисты.
18. Хотя ценность и последних при желании может быть поставлена под вопрос, достаточно вспомнить пушкинские строки: "Мне дела нет, свободно ли печать морочит олухов иль чуткая цензура в журнальных замыслах смиряет балагура".
