В.П.Любин (ИНИОН РАН)
28-29 апреля в Москве в ИНИОН РАН прошел III Всероссийский конгресс политологов. В отличие от предшествующего, проведенного в 2000 г. под названием "Россия. Политические вызовы ХХI века" (его материалы недавно вышли в сборнике под тем же названием в издательстве РОССПЭН), тематика этого представительного форума ведущих российских политологов была более конкретной и целенаправленной. В преддверии наступающего горячего сезона всероссийских выборов форум получил наименование "Выборы в России и российский выбор".
Тем самым одной из главных тем обсуждения, наряду с нынешним состоянием страны и задачами политической науки, стала тема предстоящих в 2003-2004 гг. парламентских, а затем и президентских выборов. Организаторами конгресса выступили Российская ассоциация политической науки, Научный совет по проблемам политологии РАН, Академия политических наук. В наше трудное время им удалось обеспечить приезд в Москву представителей многочисленных политологических университетских центров страны, от ее западных границ до Дальнего Востока. Интенсивные дискуссии шли на протяжении двух дней. Участники конгресса работали на пленарных заседаниях, в 22-х секциях, ряде Круглых столов, посвященных актуальнейшим вопросам российской политики.
Проанализировать итоги работы всех секций и Круглых столов в рамках одного обзора вряд ли возможно. Сосредоточусь здесь на дискуссионных материалах лишь одной из секций конгресса под номером 11 "Публичная политика как инструмент российского выбора". Сделать это много легче, чем дать обзор всех дискуссий - их и физически никому не удалось бы охватить, - благодаря предусмотрительности главных устроителей работы секции из Государственного Университета - Высшая школа экономики (ГУ - ВШЭ), которые заблаговременно издали тезисы выступлений участников ("Публичная политика как инструмент российского выбора". - Москва: ГУ - ВШЭ, 2003). В работе секции участвовали политологи не только из российских столиц, но и многих регионов, а также Украины и Грузии.
В открывшем дискуссию докладе директора департамента политологических программ Центра политических технологий А.Ю.Зудина было подчеркнуто, что новый политический режим, сформировавшийся после прихода к власти В.В.Путина, сохраняет преемственность с ельцинским режимом. Однако возникновение в результате политических преобразований новой иерархии институтов и игроков заставило политическую систему работать по-новому. Это выражается прежде всего в утверждении моноцентризма и маргинализации конфликта.
Новая система власти максимально замыкается на Кремль. Политическая система преобразуется, чтобы сделать ее максимально проходимой для инициатив из центра. Взаимодействия в политической системе стали менее конфликтными. "Правоцентристское" большинство в Госдуме и новый состав Совета Федерации перевели в режим сотрудничества законодательный процесс и взаимоотношения Федерального собрания с Президентом и правительством. Вся совокупность преобразований привела к вытеснению конфликта на периферию системы. Маргинализация конфликта, снижение политической роли СМИ и перевод информационного освещения в более спокойный режим дают основание говорить об упадке "публичной составляющей" политического процесса.
Идет становление "режима консультаций" во взаимоотношениях государства и бизнеса, институционализация этого диалога, "корпоративизация", т.е. подключение союзов предпринимателей к взаимоотношениям между государством и бизнесом. Возникает "новая публичность", которая может развиваться по двум сценариям: "корпоративно-бюрократическому" и "гражданско-модернизационному". При первом из них новая система отношений, которую Кремль предложил бизнесу, может просто "задохнуться", правительство сохранит монополию на компетенцию, соотнося свои действия с интересами влиятельных бюрократических кланов и ведомств и той части бизнеса, что располагает сильными корпоративными организациями и разветвленными политическими связями. При втором - участники системы консультаций, прежде всего бизнес, нарастят компетенцию и укрепят свою автономию, превратятся в полноценных конкурентов чиновников в подготовке решений по вопросам государственной политики. Произойдет делегирование полномочий от государства к бизнесу, такой вариант предусмотрен планами Министерства экономического развития и торговли (МЭРТ), согласно которым будут создаваться "саморегулирующие организации" (СРО) во всех отраслях экономики.
В последнем случае потенциал "новой публичной политики" сможет проявиться в полной мере. Если же развитие пойдет по первому сценарию, придется констатировать, что при переходе к "режиму консультаций" произошло необратимое сокращение "публичной" составляющей политического процесса.
По мнению Зудина, вопрос о том, по какому сценарию пойдет развитие, остается открытым.
Заявленная в 2003 г. административная реформа является не первой декларацией о намерениях за последние десять лет, подчеркнул руководитель Центра публичной политики при ГУ-ВШЭ В.Б.Размустов. О ее необходимости как необходимом продолжении конституционной реформы говорилось начиная с 1994 г. Само название - административная реформа - появилось в российских политических документах в 1997 г., в системном виде идеология модели реформы была представлена в Послании президента РФ Федеральному Собранию 1997 г.
К 2003 г. общепризнанной становится следующая экспертная оценка. Никаких глубоких административных реформ еще не было. Были отдельные перестановки руководителей, "перекройка" ведомств. Механизм же государственной машины остался прежним, бюрократическим в худшем смысле слова. Контуры новой модели, по мнению Размустова, реформы таковы.
Госаппарат должен превратиться из самодостаточной, надзирающей инстанции в эффективный инструмент по оказанию государственных услуг; государство берет на себя оказание тех услуг, которые не может обеспечить рынок. Бюрократия интегрирована в гражданское общество и находится под постоянным контролем; радикальное сокращение министерств и ведомств; государственные организации должны стать эффективными и прозрачными, а их деятельность ориентированной на выявление и удовлетворение общественных потребностей. Как обязательная составная часть - глубокая реформа государственной и муниципальной службы. В итоге "новый" госслужащий будет иметь конкурентный уровень оплаты труда, высокий социальный статус, значительные социальные гарантии и одновременно нести большую ответственность за самостоятельно принимаемые решения.
Поясняя значение термина "публичная политика", зам. директора Гос. Университета Управления В.В.Лобанов остановился на различии между "общественной политикой" (public policy), когда акцент делается на общественных интересах, обществе и его гражданах как объектах политики, и "политикой" (politics), относящейся к чистой политике и означающей политические действия различных политических и общественных организаций, отдельных политиков. Примечательно, что в университетах США и Западной Европы наряду с подготовкой в области государственного управления (public administration) имеются программы по общественной политике, ориентированные на подготовку специалистов, обладающих аналитическими, управленческими и политическими навыками, необходимыми для решения проблем на уровне государства, отдельной общины, муниципалитета.
В докладе одного из основателей российской политологии Ю.А.Красина, сотрудника Горбачев-Фонда и Института социологии РАН, "Российская публичная политика перед выборами" были рассмотрены три вызова, угрожающие выхолостить демократическое содержание публичной политики. Первый - административно-бюрократический, исходящий из недр самого государства. Многовековая история российского авторитаризма породила устойчивую традицию государственного бюрократизма, ставшую отличительным признаком российской политической и административной культуры. Государственная политика определялась сверху, формировалась в подковерной борьбе придворных кланов и носила патерналистский характер.
Демократическая реформация российского общества сразу же натолкнулась на жесткий консерватизм этой традиции. Этим Красин объясняет пробуксовку перестроечных реформ 80-х годов. Но и после крушения советской системы, когда, казалось бы, открылся простор для демократической публичной политики, за ее внешним фасадом шел процесс воспроизводства неподвластных обществу рычагов власти, используемых в интересах узких кланов государственной бюрократии.
Публичная политика оказывается в тисках административно-бюрократической "колонизации", отгораживающей ее от общества и опирающейся на современные технологии манипулирования общественным мнением. Эта тенденция особенно опасна в условиях, когда существует действительная потребность в усилении российской государственности, подорванной радикально-либеральными экспериментами 90-х годов. Если удастся решить эту задачу без посягательства на демократизм формирования публичной политики, а напротив, расширив ее рамки, это и станет ответом на первый вызов.
Второй вызов - либертарный, проистекающий из абсолютизации личностного начала в жизнедеятельности общества. По существу он устраняет публичную политику. Либертарные тенденции в российской реформации появились как реакция на жесткий государственный бюрократизм. Они достаточно ясно просматриваются в радикально-либеральном курсе 90-х годов, в стремлении любыми средствами освободить частный интерес до основания устоев государственности - этой естественной базы публичной политики. Не случайно эта тенденция была названа "большевизмом наизнанку". Либертаризм представляет собой карикатуру на либеральную идеологию и политику. Частный интерес и частная инициатива, следуя либертарной логике, оказываются в замкнутой зоне приватности, социум лишается стимула к солидарным действиям, мощной энергетики публичного интереса в достижении всеобщего блага. В результате публичное пространство остается в полном распоряжении государственных и корпоративных структур, не имеющих гражданских противовесов.
Третий вызов - корпоративистский. Приватизация государственной собственности в России в 90-е годы привела к возникновению крупных корпораций и, соответственно, мощных олигархических групп, деятельность которых определялась групповыми эгоистическими интересами. Их влияние на формирование государственной политики достигло таких масштабов, что даже дало основание для определения некоторыми исследователями ельцинского режима как "олигархического правления". Корпоративистский вызов публичной политике - не только российское явление. Он имеет более глубокие истоки в глобализационных процессах, превративших международные корпорации в мощный фактор мировой политики, оказывающей такое воздействие на внутренне развитие многих стран, которое выходит из-под контроля национальных государств.
Очевидно, в трансформирующемся российском обществе крупный бизнес есть и будет одним из главных игроков на поле формирования публичной политики. Поэтому ответ на корпоративистский вызов должен состоять не в стремлении удалить этого игрока с поля, а в том, чтобы поставить его в рамки демократических правил игры, соблюдение которых контролируется государством и гражданским обществом.
Поиск адекватных ответов усложняется тем, что вызовы публичной политике взаимосвязаны, и это дает кумулятивный эффект. Административно-бюрократический и либертарный вызовы взаимно индуцируют друг друга. Комбинирование корпоративистского и государственно-бюрократического вызовов порождает опасность возникновения государственно-корпоративистского авторитаризма, несовместимого с демократической публичной политикой. Общее направление нейтрализации пагубных последствий всех этих вызовов - сохранение и развитие в российском обществе публичной сферы как общенационального форума для дискурса общественных сил, представляющих как можно более широкий круг многообразных интересов, заключил Красин.
В докладе С.Ю.Костенко, сотрудника Российской академии госслужбы (РАГС), "Политические партии как инструмент публичной политики" отмечалось, что на примере России мы видим, как быстро меняется отношение общества к партии и как быстро меняется место партии в обществе. Годы с 1917 по 1991 характеризовались тем, что единственная партия была полностью инкорпорирована в систему государства с частичной его подменой. Крах государства привел к краху партии. Годы с 1991 по 1993 характеризовались появлением множества разрозненных политических фигур без явной программы действий, но явно харизматичных. Появлявшиеся партии больше напоминали клубы по интересам и определяли возможность получения публичной трибуны, чем соответствовали понятию партии в классическом ее понимании. С накоплением опыта парламентской борьбы и участия в политических выборах роль партии как публичной трибуны менялась на партию как инструмент защиты избирателей. Интересы избирателей на начальном этапе демократических реформ не были актуализированы и реально этап, когда партии могут стать защитниками их интересов, начинается только сейчас. В бывшем однородным советском обществе говорить о ярко выраженных социальных группах не приходилось. Период социального расслоения и первоначального накопления капитала занял десятилетие с 1992 по 2002 г. И именно сегодня можно говорить о партии как инструменте защиты интересов этих социальных групп.
Именно с 2002 г. начинается жизнь российских партий в их общепринятом понимании. Принятие закона "О политических партиях" и комплекса новых законодательных актов, касающихся выборов, должно окончательно структурировать российскую политическую систему в течение ближайших четырех лет. Положение о государственном финансировании партий, представляющих интересы избирателей в Государственной Думе, вступающее в силу после парламентских выборов, окончательно закрепит принцип народности партий и финансово накрепко привяжет их к гражданскому обществу.
Согласно Костенко, сегодня уже не приходится говорить о партиях правой, левой или центристской ориентации. Партии становятся производными от социальных групп, стоящих в их основе. Эти социальные группы, будучи привязаны к источникам финансирования, используют партию как инструмент лоббирования при принятии решений любого уровня. Собственно партий "простых избирателей", как это было в начале 90-х, уже не существует. Исходя из этого любая классификация должна находиться в привязке: а) к социальной группе, б) источникам финансирования. При этом, если первая составляющая является более менее постоянной, то вторая может вариировать и никогда не является самоочевидной.
Идеология после прекращения общественной деятельности КПСС свою нагрузку в партийной деятельности потеряла. А соответственно говорить о партиях либеральных, консервативных и левых в начале ХХI века смысла особого не имеет. В России к оформленным социальным группам можно отнести: а) государственный аппарат и примкнувшие к нему финансово-экономические группы; б) буржуазия, мелкая и крупная, торговцы; в) демократически настроенная интеллигенция; г) радикалы; д) граждане, живущие за чертой бедности или близко к ней.
Костенко заостряет внимание на огромной роли СМИ, доставляющих информацию от производителя в лице политической партии к потребителю в лице избирателей. Согласно новому законодательству каждая политическая партия будет получать в среднем по рублю за каждый голос, поданный за нее избирателем. Тем самым средства, вложенные в раскрутку бренда, могут быть возращены в случае успеха на выборах. Партийная трибуна - парламентская трибуна - телевизионный экран, что может быть публичнее?, вопрошает Костенко. Реформа электорального законодательства 2001-2002 гг. эпохальна, будущее безусловно принадлежит партиям, заключает он.
В докладе известного политолога, сотрудника ИМЭМО РАН С.П.Перегудова "Группы интересов как субъекты публичной политики" отмечалось, что публичная политика - та сфера политических отношений, в которой институты государства и гражданского общества взаимодействуют в условиях относительной гласности (публичности) и открытости. К группам интересов, участвующих в такого рода взаимодействии, относятся не только "добровольческие" организации и объединения, но и крупные корпорации.
Существенной особенностью политического участия групп интересов является постоянно возрастающая роль этого участия в политическом процессе, причем не только на национальном, региональном и местном, но и на глобальном уровнях. Наиболее существенные сдвиги, качественные изменения роли групп интересов гражданского общества в политическом процессе произошли в 60-е - 70-е годы ХХ века, когда заявили о себе "новые социальные движения". Этот качественный сдвиг сказался на роли и месте политических партий, породив кризисные явления в их среде и не прекращающиеся до сих пор рассуждения об "упадке"" и даже "конце партий". Как бы то ни было вопрос о роли партий и соотношении партийной и непартийной активности был поставлен самой жизнью, и ответ на него до сих пор не найден.
Качественные сдвиги в "соотношении сил" еще более видны на макрорегиональном уровне. Группы интересов в Европейском союзе несравненно более активны, нежели так называемые европартии, сфера действий которых практически ограничивается рамками Европарламента. Если же брать уровень глобальной политики, то здесь глобальные гражданские движения и НКО, резко активизировавшиеся в связи с процессами глобализации, едва ли не полностью затмили такие некогда влиятельные международные организации как Социнтерн, а также либералов и консерваторов.
Возрастание роли групп интересов в публичной политике связано с той резко возрастающей ролью, которую начинают играть и уже играют крупные корпоративные структуры. Если на уровне отдельных государств их политическая роль выяснилась давно, то на межрегиональном (ЕС) и глобальном уровнях это новый феномен. Возрастает тенденция к новым формам их отношений с государством. На место традиционного трипартизма, в рамках которого осуществлялось взаимодействие бизнеса, профсоюзов и государства, выдвигается новая трипартистская модель или "новое социальное партнерство". Центральное место в нем в качестве представителей "третьего сектора" занимают организации "одной цели" и их зонтиковые организации. Не менее существенные сдвиги происходят и на глобальном уровне, где отношения между ТНК и другими структурами крупного и сверхкрупного бизнеса и глобальными НКО уже являются одним из факторов, определяющих развитие мировой политики. Все эти изменения - одна из насущных задач политического анализа.
В докладе О.В.Аксеновой, сотрудницы Института социологии РАН, "Профсоюзы России в публичной политике" делается вывод, что в России постепенно складывается система профсоюзов западного типа и соответствующие нормы и правила социального партнерства. После 1991 г. советские профсоюзы полностью утратили свои позиции в государственной системе и в начале и середине 90-х годов не могли играть никакой роли в решении многочисленных и острых социальных конфликтов. Никаких оснований для партнерского взаимодействия с властными и экономическими структурами таким образом не существовало. Поэтому система трипартизма, введенная в этот период решением правительства в соответствии с западными образцами, была непросто декоративной, она фактически не имела третьей стороны, а именно профессиональных союзов. В конце 80-х - начале 90-х годов в ходе забастовочного движения были созданы альтернативные профсоюзы (горняков, авиадиспетчеров и др.). Отношение к профсоюзному движению государственных структур и предпринимателей начало меняться в конце 90-х годов, когда в результате мощных забастовок альтернативные профсоюзы превратились в серьезную социальную силу, которую нельзя было больше игнорировать. Государство и работодатели были готовы начать переговоры и перейти к партнерскому взаимодействию. Однако предпочтительным был более лояльный и удобный партнер, каким и были традиционные профсоюзы, объединенные в ФНПР.
Организационная структура российских профсоюзов в 90-е годы приближается к структуре западных профсоюзов. В то же время ФНПР не представляет интересов наемных работников. Их новая позиция на политической арене обусловлена угрозой острых социальных конфликтов и действиями альтернативного профсоюзного движения. Стремление предотвратить трудовые конфликты заставило руководство крупных компаний, прежде всего нефтедобывающих, "Лукойл", "Юкос" и др., создать собственные профессиональные союзы. Это позволило им демонстрировать западную модель трудовых отношений в корпорации и решать внутренние социальные проблемы. Крупные альтернативные профсоюзы к концу 90-х годов институционализировались и встроились в формирующуюся систему социального партнерства, обособились от работников, интересы которых должны представлять и защищать. Институционализация профсоюзов и становление системы социального партнерства в России, как и на Западе, неизбежно ведет к тому, что эти организации перестают представлять интересы наемных работников.
Глобализация усиливает этот процесс. Профсоюзы, с одной стороны, получают доступ к ресурсам на национальном и международном уровне, расширяют возможности влияния на государство и работодателей, с другой - теряют позиции защитников интересов трудящихся и, соответственно, теряют поддержку последних.
В совместном докладе сотрудницы Института социологии РАН Л.И.Никовской и сотрудника ИСА РАН В.Н.Якимеца "Организации третьего сектора в публичной сфере" констатируется, что к числу значительных последствий вхождения в демократический транзит относится более четкое институциональное оформление трех секторов общества: государственного, коммерческого и некоммерческого. В постсоветский период заново возник основанный на гражданской инициативе частный бизнес-сектор (условно называемый вторым) и существенно преобразовался государственный сектор, в прошлом полностью монополизировавший управление и экономикой, и социальной сферой. Ныне этот первый - государственный сектор претерпел серьезные изменения с более менее четким разделением трех ветвей власти и идентификацией системы государственных (бюджетных и муниципальных) учреждений.
В стране стал формироваться и третий сектор - независимый, негосударственный, некоммерческий, базирующийся на гражданских инициативах в преимущественно непроизводственной социальной сфере: образование, наука, здравоохранение, социальная защита, экология и пр. Сегодня этот "новый" сектор - сеть негосударственных организаций России - стал влиятельной силой в стране. Это 3,5 млн. активистов, объединенных в 300 тысяч организаций. Услугами НКО при решении социальных проблем пользуются 15% населения страны. НКО стали и фактором экономического роста, в их рамках создано более миллиона рабочих мест.
В России именно в третьем секторе сформировались условия и предпосылки вызревания гражданского общества. Это связано во многом с гражданской позицией лидеров общественных движений и объединений. Они полагают, что деятельность большинства НКО направлена на формирование взаимоотношений на основе ценностей гражданственности и демократии, установления партнерских отношений между НКО, государством и бизнесом, т.е. межсекторного социального партнерства. Формирующийся институт межсекторного партнерства становится важным ресурсом социального, культурного и экономического развития общества.
Для государства публичная сфера - своего рода "инновационный социальный инкубатор", позволяющий "свежей крови" новых социальных технологий взламывать известную закостенелость государственных институтов, оптимизировать социальный механизм взаимодействия государства и гражданского общества и подключать ресурс гражданских инициатив к формированию государственной политики.
Эффективная социальная коммуникация становится одной из центральных проблем для существования публичной сферы. Сегодня активно используется теория политических сетей, рекомендующая государству для повышения эффективности управления значительную часть вопросов решать с совместно с гражданским обществом. Государственное управление должно стать не односторонним, а многосторонним, или как минимум двусторонним. Политические сети складываются для выработки соглашений по объединению ресурсов и усилий на основе общего интереса, они представляют процесс переговоров между государствоми НКО на основе культуры консенсуса и диалога, коммуницирования в качестве равных акторов. При этом государство не просто доводит через свли структуры выработанные решения, а добивается их поддержки, участия в их реализации. Теория политических сетей становится основой формирования двусторонней симметричной модели "связей с общественностью" в политике и государственном управлении.
За последние 5-6 лет, продолжают авторы доклада, мы убедились, что представители государства и организаций "третьего сектора" крайне редко негативно отзывались о необходимости социального партнерства в социальной сфере. Однако намерения организовать совместную работу сталкивались с разными препятствиями. Иногда это были незнание специфики и особенностей деятельности возможного партнера, нередко - отсутствие ресурсов (чаще временных или трудовых), всегда - отсутствие понятных правил, процедур и механизмов выстраивания партнерства. Поэтому здесь нужны систематические исследования.
На основе специально разработанной авторами анкеты по данной проблеме был проведен опрос в пилотном режиме в трех крупных городах - Санкт-Петербурге, Мурманске, Екатеринбурге. Результаты исследования показали, что НКО, составляющие основу гражданского общества в России, так же, как и гражданская деловая инициатива, осознают необходимость взаимодействия с местными и региональными органами власти в поиске эффективного решения социальных проблем. И органы власти, и НКО отдают предпочтение созданию нормативно-правовой базы, при которой инициатива граждан могла бы максимально развиваться, а также разработке приемлемых механизмов межсекторного сотрудничества.
Гражданское общество России находится в начале своего пути. Идеализированное представление о том, как оно должно развиваться пока далеко от реальности. Не создана нормативно-правовая база, которая обеспечивала бы цивилизованные условия для максимального развития гражданской инициативы. Мы пока далеки от ситуации, когда власть и государство осознают неизбежность организации эффективного контроля за деятельностью чиновничества, а НКО станут глубоко заинтересованы в открытости и будут осознавать всю полноту ответственности за свои проекты и действия. Многие из последующих докладов были посвящены региональной тематике, субъектам публичной политики в региональном измерении. Здесь выступили представители самых разных регионов. И.А. Халий (Москва) - "Общественное влияние в публичной политике: "Местная повестка дня на ХХI век" в России", А.Е.Чирикова (Москва) "Субъекты публичной политики: региональное измерение", Р.Ф.Туровский (Москва) "Информационная открытость политики в регионах: сравнительный анализ", Н.В. Борисова (Пермь) "Гражданские инициативы и власть в Пермской области: на пути к публичной политике", В.В.Желтов (Кемерово) "Публичная политика: сети, коалиции, союзы", И.Н.Сидоров, М.Ю. Зацаринный, К.Я.Молчанов (Сахалин) "Гражданский Форум на Сахалине - модель взаимодействия власти и общества", М.Б.Касимов (Пермь) "Гражданские инициативы и власть в Пермской области на пути к публичной политике", Д.А.Левчик (Московская область) "Система выборов территориального общественного самоуправления как элемент кризиса российской публичной политики".
А.Е.Чирикова, сотрудница Института социологии РАН, на основе проведенного ею исследования представителей властных элит в двух регионах, взятых у них 80 интервью, приходит к выводу, что они сами считают себя субъектами публичной политики и при этом сознательно недооценивают население и отдельных его представителей как возможных субъектов публичной политики. Население в их глазах выступает скорее как объект манипулирования, нежели реальный объект преобразований, а тем более политический субъект. Тезис о том, что общественные движения и организации не оказывают решающего воздействия на политические процессы в регионе, разделяют около 90% опрошенных представителей элит. Лидеры партий и движений, не признавая факта давления на себя со стороны власти, относят себя к влиятельным политическим акторам в своих регионах, что резко контрастирует с оценками их роли представителями других элитных групп.
Результаты исследований позволяют зафиксировать парадоксальную ситуацию, складывающуюся сегодня в регионах. Несмотря на множественность акторов публичной политики, ни один из них сегодня не признается авторитетным представителями элит, и каждый из опрошенных завышает свои возможности влияния на политические процессы в регионе и занижает возможности других акторов. Интересы населения представлены слабо, чаще всего выступают как ресурс для собственного политического выживания, что позволяет оценивать уровень публичной политики в регионах как локальный и в сильной степени зависимый от доминирующих политических акторов в регионе.
Другой блок докладов был посвящен тематике "Технологии и конкретные исследования". Один из них - "Представление избирателям образа будущего как технология публичного участия" сделал представитель Агенства "Принцип PR" М.Е.Кошелюк. Он подчеркнул, что в ходе выборов электорального цикла 1999-2003 гг. в пиар-кампаниях началось структурирование "модели будущего", согласно которой для привлечения избирателей акцент делается на том, что "должно быть", а не на том, чего "быть не должно". Эволюция "модных" имиджей в трансформационный период показывает смену типов востребованных управленческих ресурсов: "демократы" (примеры: Гайдар, Собчак, Попов; ресурс: открытость западному опыту), "хозяйственники" (примеры: Лужков, Черномырдин, Яковлев; ресурс: опыт управления крупными хозяйствующими субъектами), "силовики" (примеры: Лебедь, Путин, "генерал-губернаторы"; ресурс: опыт жесткого командного управления).
В каждом таком случае угадывается модель будущего, движение к которой можно предполагать при предпочтении политика с соответствующим имиджем. Предъявление образа будущего через управленческий ресурс, который предполагается использовать для его достижения, позволяет добиться у избирателя ощущения достоверности этого образа. Избиратель, не верящий вербально предъявленным обещаниям, со значительно большим доверием относится к прогнозу, построенному на основе своего опыта оценки моделей поведения окружающих его людей.
Отсюда вытекает ключевой технологический принцип формирования имиджа политика в сложившейся ситуации. Он состоит в предъявлении прецедентов успешного применения политиком этого ресурса для решения разного рода проблемных ситуаций. Речь может идти о легендировании фактов биографии, так и об инициировании релевантных информационных поводов. Парадоксально, но будущее вновь предъявляется как экстраполяция прошлого - в этот раз на основе экстраполяции определенных, стержневых для политика стереотипов поведения.
В преддверии нового электорального цикла, начинающегося с выборов депутатов Государственной Думы, можно предполагать и востребованность предъявления и нового типа управленческого ресурса. Несмотря на высокий уровень поддержки со стороны Президента и в целом более позитивное отношение к нынешнему составу Государственной Думы, говорить о кардинальном изменении ситуации в стране вряд ли можно. Социально-экономическая ситуация во многих регионах далека от нормальной, уровень жизни значительной части избирателей продолжает оставаться низким, а степень выраженности негативных тенденций в общественной жизни - высокой. Ранее избранные "генерал-губернаторы" во многих регионах разочаровали своих избирателей. Поэтому избиратель, очевидно, будет искать новых решений. И хотя аналитики прогнозируют более низкий, чем в предыдущем электоральном цикле, уровень обновления власти (обновление состава Государственной Думы всего лишь на треть) в образовавшийся зазор будут введены свежие имиджевые ресурсы.
Как всегда тенденции, которым надлежит возобладать, просматриваются уже на региональном уровне. Анализ выборов последнего времени (в частности, в Красноярском крае) показывает, что одним из успешных может стать имидж "современного менеджера" (Хлопонин), ключевыми характеристиками которого являются эффективность и социальная ответственность. Не следует забывать, заметил автор доклада, что указанные характеристики находятся в противоречии, поскольку экономическая эффективность в реальной практике управления, особенно в кризисных ситуациях, предполагает жесткие по своим социальным последствиям решения.
Поэтому в качестве возможной альтернативы может выступить управленческий ресурс "народного директора" с ностальгическим образом прежних успешных директоров, "знающих каждого из своих рабочих и здоровающихся с ними за руку". Этот архетипичный образ при более пристальном анализе обнаруживает в себе те же ключевые характеристики, но с другим акцентом. На региональных выборах этот имидж можно было увидеть в предъявленных избирателю новых "левых" лидерах (Глазьев). Обе имиджевые модели просматриваются и в предъявляемых моделях поведения Президента Российской Федерации В.В.Путина. С одной стороны, мы видим современного лидера, ведущего на равных переговоры с западными политиками, инициирующего реформы, увлекающегося современным горнолыжным спортом, с другой - руководителя, по-свойски общающегося с народом, пробующего грибочки в деревенской избе и т.п.
За конкуренцией этих ресурсов просматривается конкуренция двух отличающихся друг от друга моделей будущего. Разница между ними определяется тем, за счет чего будет достигаться экономическая эффективность - за счет четкой системы поощрений и наказаний или за счет энтузиазма и сопричастности. В качестве "издержек", которые со всей очевидностью всплывут лишь после выборов, выступит то, что же в конечном счете будет приноситься в жертву, особенно в кризисных ситуациях - экономический рост или социальные программы.
Судьбу этих моделей определит итоговый вектор электорального выбора - совокупный результат выборов депутатов Государственной Думы, президентских выборов, региональных выборов. Но уже сегодня очевидно, что предъявляемые сегодня модели будущего в сопоставлении с предъявлявшимися ранее носят более определенный характер. В них сфокусирован один из ключевых вопросов, варианты решения которого как раз и определяют различия между разными моделями социально-экономического развития.
Из сказанного делается вывод, что радикального изменения технологий формирования политического имиджа вряд ли можно ожидать. Личностный фактор на выборах по-прежнему будет преобладать над программно-политическим. Но оба типа управленческого ресурса предполагают энергичное предъявление. Избирательные кампании потребуют событийной насыщенности - конструирования ситуаций, позволяющих моделировать будещее уже в настоящем, заключает Кошелюк.
Другой доклад на ту же тему, преподавательницы ГУ - ВШЭ Г.Г.Николайшвили - "Социальная реклама как технология влияния в публичной политике". В нем рассматриваются сюжеты пиар-кампаний 90-х годов и делается противоречащий заключениям предыдущего докладчика вывод, что сама по себе социальная рекламная кампания мало что может изменить в поведенческой модели, если общество к этому не готово. Автор подчеркивает, что опыт проведения гражданской экспертизы свидетельствует, что ее ценность состоит в том, что создается пространство общественного диалога или публичного пространства, в котором ведется значимое для общества обсуждение принятых властью решений. Только "образованное" общественное сознание ведет к структурированному общественному действию, которое способно оказывать реальное воздействие на власть.
Автор доклада "Гражданская экспертиза управленческих решений как технология участия в публичной политике", зав. кафедрой Публичной политики ГУ - ВШЭ Н.Ю.Беляева полагает, что человеком, у которого есть гражданская позиция манипулировать невозможно. Социально активных граждан в обществе не больше 3-5%, но именно вокруг них образуются гражданские союзы, являющиеся средоточием "гражданского капитала" в каждой стране. Если сформулировать кратко: "технологии" - это модель массового производства, использующая воспроизводимую матрицу, гарантирующая запрограммированный результат. Используя эту аналогию - "политические технологии" можно определить как воспроизводимую модель политического поведения, политического действия, направленного на получение заложенного в данной технологии политического результата.
В последние годы общество организовывает публичные обсуждения самых серьезных государственных проектов и решений, причем находит в них массу ошибок. И оно публично предъявило государству эти ошибки. Иллюстрируя это, Н.Ю.Беляева приводит ряд примеров. Так, в 2000 г. была проведена общественная экспертиза закона "О партиях", в 2001-2002 гг. - гражданские экспертизы жителей Калининградской области о взаимодействии органов власти и общественных объединений области, а также о проблемах русской Балтики, вместе с Администрацией Калининградской области, в 2003 г. - гражданская экспертиза программы социального развития Пермской области, осуществленная организациями и исследователями Перми, Москвы и Приволжского округа по заявке Администрации Пермской области. Самое удивительное, заключает автор доклада, что критикуемое государство, постепенно убеждалось в полезности этой критики и даже стало ее специально заказывать. Тем самым возникает пространство общественного диалога или публичного пространства, в котором ведется значимое для общества обсуждение принятых властью решений.
Завершают доклады участников секции выступления преподавателей кафедры Публичной политики ГУ - ВШЭ - В.Б.Размустова, И.А.Халий, И.Г.Шаблинского, в которых они пытаются дать собственное определение все еще не устоявшемуся термину "публичная политика". Так, И.Г.Шаблинский отдает предпочтение определению "публичной политики" как сферы борьбы за государственную (политическую) власть, которая должна быть открытой вниманию неограниченного числа лиц, обычно и постоянно находиться в поле зрения средств массовой информации.
Подводя итог обсуждению актуальных проблем России на секции "Публичная политика" и на III-м Всероссийском конгрессе политологов в целом, следует заключить, что оно оказалось весьма плодотворным как с научной, так и с практической точек зрения, придало новый импульс изучению социально-политических явлений современности в молодой российской политической науке. Радует то, что почти все острые проблемы нынешнего российского общества, все еще не выздоровевшего от обрушившихся на него неурядиц и трудностей болезненного реформирования, были подвергнуты взвешенному и углубленному научному анализу.
Теперь дело за тем, чтобы предложенные политологами рекомендации оказались востребованы теми, кто реально осуществляет власть и проводит бесчисленные реформы, нашли достойное применение на практике. В объединении усилий, направленных на выведение страны из кризиса, грамотных действий власти и реальной экспертной помощи в процессе реформирования, видится надежда на быстрейшее завершение безмерно затянувшегося переходного состояния нынешнего российского общества.