Дорогой Н. И.!
Довольно забавно: по-моему, усматривается в интереснейшей статье С. Г. одна, кажется, характерная тенденция русского сознания: стремиться к поиску своего рода «типологии форм», их «внутренней логики» (возможно, через интуицию «связности», т.е. «целостности», ежели пользоваться вокабулярием Н.Н. Страхова?).
Я имею в виду прежде всего периодический закон Менделеева, закон гомологических рядов Вавилова (который называли «таблицей Менделеева в биологии»). Не упоминаю Любищева, т.к. он, увы, остался (с моей точки зрения) слишком спекулятивным, не подтвердив свои заключения должным эмпирическим материалом, т.е. оставшись на уровне «философии», а не науки. Менделеевский же и вавиловский законы, как позже выяснилось, доказали свою эффективность и справедливостью своих прогнозов (открытием новых химических элементов и биол. форм, предсказываемых этими законами): в этом смысле они «математичны» [1]. Другие примеры (Тынянов, Бахтин и др. [2]) – в тексте самого С. Г.
Как я понял уже после написания «Числа и культуры», мне также довелось (тогда не отдавая себе в том полного отчета) подсоединиться к той же традиции, предложив своего рода «типологию» революций эпохи масс (по номерам революций и «подреволюций»), на основании которой, мне кажется, вполне спокойно можно делать прогнозы. (Само собой, не сравниваю себя по глубине и масштабу с Менделеевым и Вавиловым: у них и материал, и задачи были неизмеримо сложнее, чем сознание и политические поведение специфически массовых социумов: «примитивов») [3].
Но, возможно, тут одно из частных проявлений тех закономерностей, о которых говорят биологи: «экономность природы», т.е. то, что в процессе эволюции биологические виды многократно используют одни и те же признаки (пусть и «на новом этапе», «в новом контексте»). И если социокультурная эволюция стала преемницей биологической, то, возможно, и здесь нечто сходное? [4]
В литературе, конечно, «черт ногу сломит», и нащупывать подобные закономерности здесь – задача не одного поколения, однако направление поиска С. Г. может оказаться симптоматичным.
Если немного пофилософствовать на полях, в таких случаях не обязательно искать непосредственный «позитивный» носитель, передающий тот или иной признак. Это как с «бродячими сюжетами»: как известно, вполне можно обойтись и без механизма заимствования. Внутренняя логика систем сама заставляет воспроизводить сходные признаки в сходных условиях (вытаскивая за собой и подходящие «материальные» носители). Так что гипотеза «кровеносной системы» (т.е. прямого переноса) вовсе не обязательна (хотя – как и в случае с «бродячими сюжетами» – и такие прецеденты должны встречаться).
Ж.Пиаже в «Генетической эпистемологии» писал о естественных психических предпосылках формальных законов (отсюда родом, в частности, и математика) – в отличие от «материальной» причинности. Времени в формальных законах нет, а значит, – возможность прогнозов («времени нет» – стало быть, верно и позавчера, и через тысячу лет: пока сохраняются условия модели). На всякий случай: во всей математике действительно нет времени, несмотря на наличие в т.ч. кинематических и динамических уравнений. Дело в том, что математики (артикулированно – с Декарта и Лейбница) время геометризировали, представив его как «ось». Ну а ось – ахронична. Даже в синергетике – с ее нестабильностью, многовариантностью – рассматриваются не более чем «разветвления»: вновь «ахронизм». Так сказать, взгляд sub specie aeternitatis. Греки – я имею в виду Платона и особенно неопифагорейцев, неоплатоников – как мы знаем, построили на этом своеобразную эсхатологическую теорию: о бессмертии разумной части души (вар. неопифагорейцев: достижение «богоравности»), прежде всего для наиболее «продвинутых» философов.
Неоднократно русской культуре (и православию) ставили в укор, что она не прошла основательной школы «здравомысленной, детально-логичной» перипатетики (в Европе – через позднюю схоластику, томизм). Что ж, это так. Но зато у нас сохранилась в более нетронутом виде «пифагорейски-платоновская» линия. А последняя, как известно, вновь взорлила и в Европе, начиная с Ренессанса, возрождения точных наук. Мне кажется, что уже один Менделеев с лихвой искупает означенный «пробел» нашей культуры (периодический закон ведь чисто «пифагорейский»).
С. Г., мне кажется, тоже «математик», хотя он наверняка будет открещиваться от такого определения. К «музыке сфер», небось, втайне прислушивается?:)
Вполне уместны и ссылки С. Г. на модель анамнесиса. Я сравнительно недавно подобающе оценил этот концепт Платона – в том числе в его «жесткой» бытовой трактовке: никто из нас ничего принципиально нового никогда не придумывает. И никто не придумает в будущем (пока сохраняется наша человеческая идентичность). По крайней мере, если иметь в виду, что мысль – это психический феномен, определенное состояние психики (разумеется, в ее контакте с социумом и материальной природой), то мы можем думать только так, как это позволяет набор («спектр») возможных психических состояний нашего мозга. Не меняет положения дел и факт социальной природы разума (напр., по Дюркгейму). Насколько бы отличными от нашего, экзотическими ни были социумы или грядущих эпох, они все равно состоят из людей, и, значит, не может быть в них ничего такого, чего не допускает человеческая психика. (А у нас она весьма «гибкая», допускает даже каннибализм – буквальный ли, фигуральный.)
Именно оттого, кстати, у нас есть возможность реконструировать события (в т.ч. культурные) далекого прошлого, а также «предвосхищать» будущее – заставляя свою психику приходить в сходное с ними состояние (иногда и заставлять не приходится: психика исследователя по генетически-биографическим (+ конкретным социокультурным) причинам сама в нем находится). Нет, я не «заделался» в панпсихологи (тем более в варианте кон. XIX в. – ХХ вв.: психология (психоанализ ли) – «наука наук»), каждая наука вырывает в своем исследовании лишь определенную часть (аспект) реальности и рассматривает ее так, как будто эта часть автономна (т.е. целостна!). Все объяснения, соответственно, ищутся в рамках подобной презумпции. Оттого физики выгнали бы со своей конференции гуманитария с его «духовными» гипотезами, а литературоведов передернуло бы, если бы кто-то стал разлагать на атомы «Войну и мир» Л.Т. Лишь «старичкам-ученым» – из уважения к их прежним заслугам – порой дозволяется, что называется, «пустить слезу», скажем, вспомнив о личных обстоятельствах, сопутствовавших тому или иному конкретному открытию.
Между тем «Всё» (All) – это далеко не только физическая Вселенная (таковой она является, согласно их специализированной предустановке, только для физиков). И это «Всё» никогда не дано ни в каком опыте: мы всегда имеем дело только с каким-то ее фрагментом (слишком «маленькие» мы, даже в совокупности, и сами являемся лишь фрагментом означенного «Всего», пребываем внутри). Это «Всё» не может быть даже «превалирующе физическим» (как бы ни старались нас в том убедить физические энтузиасты) – хотя бы потому, что представляем его мы, люди. А нам, вроде, присуще есть, какать, любить, порою перелистывать книжки… Ну да, в ХХ в. физики «подпустили» в свои теории нечто человекоподобное: наблюдателя релятивистской теории, экспериментатора квантовой. Но едва ли любой биолог ли, гуманитарий согласятся с полноценностью подобной «редукции» человека.
Любое целое (не только «Всё») в опыте не дано (оттого и построения типа «всё = ничто»), тем не менее абсолютно любая концепция явно или скрыто опирается на его интуицию. Так, арифметика говорит, что 2 конфеты + 2 конфеты – это 4 конфеты, но только в предпосылке, что оператор в процессе переноса двух к двум из жадности втайне не украл одну конфету или же «из милосердия» не выкатил из рукава (тогда, соответственно, было бы 2 + 2 = 3 или 2 + 2 = 5). Точно так же и в гуманитарных науках, не только в математических уравнениях.
Реально («опытно») со «Всем» мог бы иметь дело только трансцендентный миру Господь Бог, вот мы и пытаемся установить с Ним «интимные» отношения (через страх ли, любовь – т.е. с помощью того, чем сами располагаем: собака в сходных случаях установления контакта со «всемогущим» человеком виляет хвостом, а кошка трется о ноги).
Чувствую, что чересчур расписался. Короче: во всех поисках, сходных с таковыми С. Г., скрыто присутствует интуиция в конечном счете Бога. В этом смысле они «духовны», так что – «бальзам на душу».
P.S.
Весьма уместна в связи со сказанным и оппозиция давно истасканному и пережившему себя постмодернизму[5] («артистически-гедонистическому», а гедонизм – акцент на чувственном, т.е. том, чему целое – см. выше – никак не подвластно) + цит. из Р.Барта: «Текст же, в противоположность произведению, мог бы избрать своим девизом слова одержимого бесами: “Легион имя мне, потому что нас много”. Текст противостоит произведению своей множественной, бесовской текстурой...». Дух механической перетасовки (вкл. «интертекстуальность»), отсутствие чувства целого, внутренней гармонии. Последние в самом деле «к делу не пришьешь», но одни чувствуют наличие или отсутствие этого, а другие требуют дать пощупать руками.
Недавно обсуждал с Б.Л. эстетические аспекты нашумевшей истории с «Pussy Riot». Само собой, не ее «уголовный» аспект (посадка в тюрьму – как-то по-крокодильи), а именно эстетический. Сто раз написано: «постмодернистская акция», в частности, перенос в высоко-сакральное (пусть даже «псевдосакральное») пространство действа более «низкого» («дионисически-политического»). Эстетически вполне оправданная, казалось бы, процедура, тысячекратно воспроизведенная во множестве художественных произведений. Но, как говорится, почувствуйте разницу. Во-первых, одно дело – искусство, в котором у каждого есть выбор: не нравится – не слушай, не читай, не смотри, и совсем другое – перенос в реальность, когда такого выбора по существу не оказывается. Я привел Б.Л. аналогию с, на первый взгляд, еще более «оправданной» процедурой: внесением в низкое пространство «высокого, одухотворяющего» действа. Тут уж, скажут, вообще не м.б. никаких претензий: одухотворение материи в высшей мере похвально. Так вот, я иду, допустим, по улице, и у меня прихватило живот. Забегаю в заведение «М», а там очередные акционисты проводят поэтический семинар (или, зеркально нашему случаю, поп с прихожанами служат литургию). Немая сцена, без комментариев. «Искусство – в жизнь» – конечно, прогрессивно со времен, как минимум, большевиков, но как бы лично отгородиться от столь тотального искусства? Вольтер, чуть перефразируя, ведь давно сказал: «Твоя свобода заканчивается там, где начинается моя», иначе – это агрессия.
Все, насильственно прерываю собственную болтливость.
СНОСКИ
1.Периодический закон ведь был открыт до и вне теории строения атома, т.е. чисто «феноменологически», а не «физически». Исторически как раз наоборот: заряды атомных ядер и структуру электронных оболочек затем «вытаскивали» из Менделеева (и подтверждали).
2.Европейские «союзники» – скажем, К.-Г. Юнг, Гуссерль.
3. Какая-никакая «прогностическая» проверка моего концепта тоже ведь уже состоялась, хотя прошло не так много исторического времени. Во-первых, в сделанном в октябре 1993 г. (через несколько дней после событий у московского Белого дома) докладе в Философском обществе, если Вы помните, я говорил о системном поражении «демократов». «Монархическая» конституция была еще не принята (это декабрь), но теория вела к однозначному заключению. Хотя к самой теории аудитория отнеслась вполне благосклонно, я помню неловкую тишину, которая повисла после этого вывода. «Это же абсурд! На дворе – “пир победителей” в лагере Ельцина и Гайдара!» Время, вроде, расставило все по местам. Во-вторых, Украина, которая не проходила в то время через сходную подбифуркацию, показывала и соответственные качества своего политического режима (сейчас, возможно, там и началась «ползучая» третья подбифуркация, но точно не знаю, не очень слежу за тамошними событиями).
4. Так, в свое время на меня произвело изрядное впечатление, что примерно за 70 тыс. лет до н.э. на юге Африки с интервалом ок. 5 тыс. лет появлялись и довольно долго существовали две цивилизации с обработкой каменных орудий, отвечающей верхнему палеолиту (т.е. как будто после соответствующей «технологической революции»). Спустя десятки тыс. лет в очень далеких регионах Европы и Азии и, разумеется, совершенно независимо по сути то же самое повторилось. Я уж не говорю о многократных появлениях разного рода «человеческих» черт в процессе эволюции наших биологических предшественников.
5. На моем языке: постмодерн – типологический спутник «старых шестидесятых» (т.е. 1960-х гг.), а нынче на мировом дворе – уже разворачивающиеся «новые шестидесятые», т.е. очередная социокультурная революция. Всем революциям, вроде, присуще отвергать старое во имя нового (пусть даже «хорошо забытого старого»). Отстаивать правомочность эстетического продукта полувековой свежести в таких условиях – не является ли это очередным вариантом хора старых большевиков?
24.08.2012
А.С.
Фрагмент ответа Н.И.:
Дорогой Александр Игоревич! Спасибо за письмо. Как я понимаю, на этот раз это письмо именно мне, или все-таки его можно (надо?) переслать С. Г.?
Вы мне посылаете вот такие письма-трактаты, на которые должным образом образом мне и не ответить. Особенно важным мне показалось наличие прямой – без схоластики – пифагорейско-платоновской традиции в периодической таблице Менделеева (но кажется, какой-то англосакс в тот же год ее тоже открыл?), законах Вавилова и, наверное, в экономических циклах Кондратьева (?). И конечно, Ваш тезис о недопустимости внедрения постмодернизма в "сырую" реальность.
Но Вы выносите и суждения о статье С. Г.. Здесь Вы вторгаетесь в наши литературоведческие кущи или палестины…….
27.08.2012
Дорогой Н. И.!
Простите, я в самом деле замучил Вас «трактатами». Но это от того, по-видимому, что слишком редко удается поговорить с Вами «живьем» (соответственно, на более «человеческом» языке).
Совершенно справедливо Ваше замечание о предшественниках Менделеева – в контексте, что пифагорейски-платоновская традиция присуща не только России. – Само собой разумеется! Я просто не стал «вдаваться». Блестящая Флорентийская платоновская академия – это Италия. Потом, скажем, Галилей (как мы помним, считавший себя «платоником») – он даже свои механические и гидравлические законы выражал на традиционно «пифагорейском» языке (напр., то, что ныне принято записывать в виде квадратичных алгебраических формул, у него представало в форме отношений нечетных чисел). Кеплер в юности строит чрезвычайно красивую, чисто «платоновскую» модель Солнечной системы (на пяти платоновских телах, т.е. правильных многогранниках), а спустя десятилетия – на эллипсах, т.е. конических сечениях, предельно излюбленных эллинизмом (в частн., Эвклидом, Архимедом, Аполлонием Пергским). На двух последних буквально «торчали» ведущие математики и физики XVII в. (Декарт, Паскаль, Ферма и мн. др.). Ньютон (с подачи Гука, конечно) «загнал» эти конические сечения (уже не только «кеплеровские» эллипсы, но и «галилеевские» параболы, а также гиперболы – для некоторых комет) в свой закон всемирного тяготения. Английский платонизм (вкл. Г.Мора, с которым – через Барроу – «тусовался» Ньютон) – известнейшее течение. В конечном счете и образованные повсеместно на европейском континенте академии – прямая отсылка, конечно, к платоновскому прототипу («эйдосу»).
В свою очередь, напротив, русской культуре вовсе не чужд «аристотелизм», пропущенный нами в Средние века, но затем так или иначе усвоенный уже через позитивную европейскую науку (вкупе с философией). По культуре мы – европейцы, и я хотел не столько резко противопоставить один образ мышления другому, сколько внутри одного целого расставить акценты. Вы совершенно правы, упоминая европейских предшественников того же Менделеева. Там сплошная и типологически характернейшая красота. К примеру, А. де Шанкуртуа располагал химические элементы чуть ли не по «архимедовской» спирали; Дж. Ньюлендс сформулировал «закон октав», по аналогии с музыкальными интервалами, тем самым напрямую, по сути, обратившись к пифагорейской гармонии. Но чего-то самого существенного, пронзительного «прокола» все еще не доставало, всё как-то «не замыкалось».
В свое время меня это больше всего и поразило у Менделеева: в том необъятном эмпирическом хаосе (море концептуальной неупорядоченности), отвечающем тогдашнему состоянию химических знаний, найти нечто совершеннейше стройное – это, если попытаться мысленно поставить себя в ту эпоху, представляется вообще «невозможным» (как говорится, «уму непостижимо» и уж точно не «здравому смыслу»). Во-первых, нужна абсолютная вера в наличие этого стройного (на манер «красота спасет мир», а здесь: «уже спасла», т.е. реальный мир и зиждется на ее абсолютных законах, подчиняется им – как идеям Платона). Во-вторых, для создания подобной «чистой теории» необходимо, сдается, изрядная доля творческого «незнания». Я имею в виду далеко не только банальное абстрагирование (т.е. отбрасывание всего «несущественного»), присущее всякой концептуализации. Сам по себе эмпирический мир ведь крайне «раздерганный», и наше сознание, если остается в его власти, по существу не знает, что и думать, как относиться (естественнее – с гносеологическим скепсисом: «там сам черт не разберется», поэтому разумнее дальше копить эмпирические знания: как во многом нынче, скажем, в биологии или социальных науках).
Это как, извините за сравнение, с нашим отношением к дамам. Ну ходят там всякие – у одной нос кривоват, у другой с талией что-то не то, третья вовсе придурковата… И вдруг – как пронзило: вот она, «гений чистой красоты»! И уже бесполезны указания трезвых критиков: «Да у нее один глаз зеленый, другой синий, да и попа оставляет желать лучшего». И не то что ты сам этого «спьяну» («крыша поехала») вовсе не видишь, но для тебя все это абсолютно неважно, ибо событие нахождения «гения» уже состоялось! И отныне ты пошлешь любого критика решительнее, чем подальше.
Именно подобный момент меня больше всего и поразил в открытии Менделеева. Ведь атомные веса некоторых элементов в то время были определены с ошибками, т.е. найденная теория местами противоречила «объективным научным данным». В каком состоянии должна была пребывать душа ученого, чтобы схватило внутренних сил проигнорировать это? [1] [Аристотель за такое надавал бы по кумполу :-)]
О роли «творческого незнания» в свое время шутливо говорил Эйнштейн, по поводу того, кто делает открытия: «Все знают, а один дурак не знает, вот он-то и делает открытие». Признание и приятие собственной дурости – без чего невозможна и никакая зачарованность, никакое удивление (чтоб челюсть отвисла до пола) – наверное, одна из важнейших предпосылок всякой подлинной креативности.
Сильно сдается, что сходный «глупый энтузиазм» вел и Шкловского, когда закладывались основания «формальной школы» (тоже ведь «математика»). «Школяр-дилетант, что с него взять!» Абсолютная научная смелость (и не только научная: кавалер Георгия ведь). Мне обиднее больше всего почему-то именно за него (даже не за Тынянова, который впоследствии все же больше реализовался), и никогда не прощу большевикам, что, как медленный удав, по сути задушили такого титана. Возможно, ему, как Якобсону, тогда нужно было все же валить из страны, тогда бы в полный размах и реализовался. Хотя Якобсон по стилю мышления более «блестящий» (и более «изящный», «легкий»), по сравнению с более глубоким, почти «утробным» гением Шкловского. Не знаю, пересаживаются ли вообще такие, как Шкловский, «растения» на инокультурную почву. Может, выхода действительно не было, да Шкловский и сам пробовал, не прижился.
Так вот, я все же о «незнании». Тот факт, что Россия исторически пропустила схоластику, сказывается на стиле нашей культуры до сих пор. В этом плане мы, по сравнению с Европой, несколько «мутанты» (у нас «выпавший культурный ген»). От этого, конечно, куча негативных последствий (в самых разных областях), но зато в лучших – и всегда «отдельных», исключительных – случаях происходят такие прорывы, что вообще непонятно, на чем основываются, откуда взялось. Я здесь не столько о национальном «идеализме», сколько о любви, ее тектонической глубине и силе.
Для сравнения: я помню свое ощущение, когда пытался «въехать» в Платона, т.е., значит, воссоздать его учение на базе того, что было до него. С Ямвлихом (тоже, вроде, «божественным») у меня такая процедура прошла, а с Платоном – никак. «Не вместить». Масштаб личности, ее духовных сил, той же любви – за гранью всяких моих возможностей («кишка тонка»). Остается лишь щелкать клювом на обочине.
В еще большей мере (ну, тут еще более значимые культурные различия + еще совершенно другой – не «научный» – стиль мышления) подобная процедура у меня не прошла со св. Иоанном как автором «Апокалипсиса». Бегаю вокруг, машу крыльями.
Конечно, не завидую ни тому, ни другому. Ибо знаю, чтобы уметь так любить, с такой силой, нужна на плечах тяжесть размером с Джомолунгму. Меня бы просто раздавило, как червяка. Да и собственную суетливость (заглянуть туда-сюда, поболтать, оглянуться на стройные ножки…) пришлось бы резко поумерить. «Неинтересно», «мне не подходит». В конечном счете, чтобы суметь принимать на себя божественные молнии в миллиарды вольт и при этом не быть дотла испепеленным, как Семела, нужно и самому быть сделанным из «божественного» материала.
Кондратьев Вами упомянут также к месту. Но я имел в виду даже не столько периодичность (хронологическую или систематическую), это лишь частная разновидность «гармонии». Ведь «сопряжение далековатых идей» присуще не только (по Ломоносову) метафоре, хотя и она у гениев бывает такой, что: «абсолютная точность», «пробило». Отчасти тут, возможно, уместно греческое (исходно у элеатов, а у них от пифагорейцев) противопоставление истины мнению (доксе). Последнее – приблизительно («так, да не так», «где-то рядом, но не совсем, не всегда»), совсем как «эмпирические закономерности» (наблюдения).
«Человеческое» мнение современные политкорректные «гуманисты» возвели в абсолют («каждый имеет право на собственное мнение»), а дальше нужно, мол, взаимно доброжелательно коммуницировать. Т.е. еще более «комфортный» (гедонистически приятный) вариант былого спора, из которого (якобы) рождается истина. В споре хотя бы присутствовал агон: победитель – один, а остальные пусть плачут. Хотя и в споре, конечно, – никакой гарантии истинности, просто одно мнение одолело другое (как одна партия победила при голосовании другую, спор – родом из греческой политизированной риторики или как в нынешнем «успешном маркетинге»: «получше продать товар или идею», одолев конкурентов. Внушить, а не точно доказать). Ну а нынешняя «вегетарианская» коммуникация (предел – социальные сети) – вообще без всякой надежды на истину, даже без запроса на нее. Постмодерн и занял позицию эпистемологического скептицизма: «истины нет» (вар.: релятивизма – «истин много»). Для меня такой мир – стадо приматов, издающих нечленораздельные, сугубо эмоциональные звуки и порой поднимающих дикий гвалт, а современный постмодерн – «тусовка» (ну разве что в их клубе не танцуют под кайфом, а ведут «умные разговоры», но все равно главное – «показать себя», кого-то выгодного подцепить).
Да, истина во многом «бесчеловечна», ей наплевать на всякое «нравится / не нравится». (Совершенно адекватно Достоевский вложил в уста «подпольного человека» протест против «2 х 2 = 4».) Но она зато, согласно пифагорейски-платоновской традиции, божественна. В конечном счете тот же «гений чистой красоты», по-платоновски – Небесная Афродита. А такую персону, понятно, не заменят и тысячи «приятных во всех отношениях» дам.
С моей точки зрения, если у людей нет хотя бы запроса на подобного рода вещи, то они какие-то малохольные («ни холоден, ни горяч»). Зато, когда встречаю значимые прецеденты, почти хочется молиться.
Всё, извините, совсем Вас истерзал, у Вас своих проблем выше крыши. Это, видно, из меня уже прет текстовая экспрессия: осенью хочется сесть за книжку, а пока хотя бы на побочные темы с родной душой поболтать.
СНОСКИ
1. Как мы знаем, потом «выпадающие» из закона атомные веса были опытно подправлены («победа теории над ползучей эмпирикой»). Но и сам закон был содержательно дополнен: добавлена группа химически нейтральных элементов, так что «прекрасная семерка» в этом плане превратились в восьмерку (число групп). Однако сам «костяк» теории уже был создан и в дальнейшем выдержал все проверки. Структурную семерку («священную» и «прекрасную»), кстати, часто называют «пифагорейской», вернее, «раннепифагорейской», хотя родом она еще от шумеров и еще далее – палеолита. Но об этом разговор отдельный.
28.08.2012
А.С.