Боря, привет!
Высылаю Вам небольшую статью М.Эпштейна, мне кажется, весьма созвучную моим претензиям к «московской тусовке» и «прогрессивным силам». Главная тут (с моей точки зрения) часть выделена цветом. Прокомментирую после текста Эпштейна.
Эпштейн М. Веселье мысли, или культура как ритуал [Вступит. статья] //
Генис А. Иван Петрович умер. Статьи и расследования. - М.: НЛО, 1999, с. 8-11
[Здесь приводится только фрагмент. – А.С.]
Этим противоречием все и определяется: значительность частного, незначительного. Конец монументального— но при этом метафизически переживаемый конец. Возможна ли метафизика без монументализма? В этом разрыве и размещается мысль Гениса. Заметим, что такого метафизического переживания незначительности уже почти не осталось на долю следующего поколения, где намечается переход от веселья к стебу. Веселье мысли — это еще совсем не стеб, размалывающий предмет разговора в мелкую пыль суетливого равнодушия, беспрерывных приколов, хохм и подначек.
Мой комментарий:
С удивлением и удовлетворением обнаружил тут, по существу, прямую перекличку с моими предшествующими текстами о «новых шестидесятых» (эту статью М. Эпштейна я тогда, разумеется, не читал). Это, скажем, исторически последовательное «размалывание» ведущих понятий и образов во все более мелкие фракции (в «старых шестидесятых» – до состояния «щебня», в «новых шестидесятых» – песка, а далее, в пределе, если Вы помните, – в пыль). С одновременным – см. выше у Эпштейна – нарастающим обессмысливанием, скукой. Люди, ведомые подобным мироощущением, пытаются убежать от собственной внутренней скуки, бессмысленности жизни. Им нужна «движуха», а куда и как двигаться и что из этого выйдет – у них даже вопроса не возникает. Это как молодежные танцы на дискотеке: правил в «дергании» уже нет, главное – «оттянуться», почувствовать себя живым, «показать себя» (вот какой я крутой, какие коленца выкидываю). Эдакие беззаветный гедонизм и инфантильный эгоцентризм.
В определенной мере это последствия глубокого усвоения постмодернизма: «умерло» всё – Бог, метафизика, философия, наука, автор (читай: личность), политика и т.д. «Всё есть текст», включая политическую реальность, да и саму жизнь. Единственное, мол, что находится в распоряжении человека – это переставлять, комбинировать уже давно известные блоки (аллюзивность, интертекстуальность). Исключительная цель – чтобы было «интересно», «цепляло». Разумеется, существует полная свобода подобных перестановок и комбинаций – ведь литература свободна (кто вправе налагать на нее какие бы то ни было требования?). Ну а поскольку сама жизнь тут подобна литературе (в широком смысле: искусству вообще), то, к примеру, и политическое действие – всего лишь перформанс.
Никакой иерархической градации (напр., «глубоко-поверхностно») между разными «произведениями» нет: «интересно» – единственный критерий. Эдакая «жизнь понарошку»: как в искусстве, так и в собственно жизни. Само собой, тут не возникает даже мысли о какой бы то ни было ответственности за собственные действия: ведь всё условно, всё только знаки, виртуальность.
Конечно, взваливать всю вину за это на постмодерн смешно. Сам постмодерн всего лишь отрефлектировал те объективные культурно-, социально-исторические процессы, которые давно (и по нарастающей) идут в западном обществе, включая и нас. Моя ключевая претензия к постмодерну – то, что он слишком принадлежит этим процессам, находится чересчур внутри них, не культивируя отстранения, подобного эстетическому «остранению» Шкловского (в искусстве) или теоретико-созерцательному в науке.
Человек (как эстетический, т.е. духовно-чувствующий, и как мыслящий) тут по существу растворен в окружающей его стихии, в своей «тусовке», становится онтологически массовым (пусть здесь «масса» интерпретируется уже не как «народ» XIX в. или как нация, класс XX-го, но это по-прежнему «сообщество лучших»: просвещенных, продвинутых, находящихся в курсе самых передовых мод: будь-то шмуточных для гламура или эстетико-рациональных для «интеллектуальной элиты»). «Быть вместе с лучшими» – по сути если не единственный, то ведущий залог обретения собственной идентичности.
Когда-то давно мы дискутировали с Мишей по поводу критериев верификации в социокультурных науках. Миша отстаивал тезис: главный критерий истинности – отзывы коллег (на конференциях, в рецензиях…). Я же настаивал на преимущественной роли объективного компонента, в результате чего все могут быть не правы, а прав только один. Собственно говоря, с настоящими новаторами так постоянно и происходит, отчего их порою долго не признают. А если есть широкий консенсус тусовки, то это весьма подозрительно, это признак «вторичности»: ты только развиваешь то, что в корне уже было раньше придумано (истинными новаторами) и что сейчас стало уже «общим местом». Так, взаимно одобряя друг друга, члены тусовки обретают чувство «мы есть», «мы отдельны от других» («темных, непросвещенных»).
Поскольку я, вдобавок, исповедую «математический» идеал в познании, постольку наиболее адекватным, на мой взгляд, критерием истинности оказывается оправдываемость данных прогнозов. «Математичность» тут понимается, разумеется, не в узко-формальном смысле (скажем, как использование алгебраических значков, геометрических схем), а как «ухватывание» неких инвариантных относительно времени, глубинно-сущностных вещей, которые, соответственно, оказываются верными не только в момент написания, но и спустя энное время. Ср. «пророчества» «Бесов» Достоевского, «Антихриста» В.Соловьева, «Грядущего хама» Мережковского и т.д.
В своей инвективе имплицитной массовости, тусовочности я, само собой, не имею в виду идеал полностью самостийной, отдельной от всех (или даже романтически противостоящей «толпе») личности. Таких личностей попросту не бывает: человек – животное коллективное, в т.ч. и в мышлении. Я говорю лишь об очевидной ментальной опасности чувства принадлежности преимущественно к одной социальной группе (в таких случаях, разумеется, всегда «лучшей»). В ХХ в. это, скажем, идентификация с передовым классом (см. принцип классовости в литературе и даже в науке [1]), нацией, расой (тоже, конечно, «лучшей», «самой передовой»), отчего даже физика должна быть «арийской». Или см. уголовное сознание: сообщество «честных воров», противостоящее «мужикам», «лохам».
Недавно я прочитал несколько текстов по каролингскому (и оттоновскому) Возрождению + о Фридрихе II Гогенштауфене (императоре Священной Римской в первой половине XIII в.). Авторы (включая М.Гаспарова) наглядно показывают динамику культурного взаимодействия по линиям тогдашних Севера-Юга и Запада-Востока, а также прошлого (античного) и настоящего (тогдашнего). Самое интересное, творческое было создано как раз на стыках разнородных культурных парадигм. Парадигм как цивилизационных, так и социальных (к примеру, в «Академию» Карла Великого входили как он сам, его дети, представители нобилитета, так и ученые выходцы из плебса).
Ср. ключевое влияние на творчество Достоевского его пребывания на каторге (где он тесно контактировал с социальными маргиналами) или Л.Толстого – на войне (в общении с простой солдатней). С тех пор и мышление данных авторов обрело «широту», «объемность», а их картины мира обрели особую существенность.
Так что дело не в романтическом презрении творца к толпе (включая и «просвещенную»), не в полной асоциальности собственной идентификации: такая асоциальность, повторяю, в принципе невозможна. Дело – в одновременной мысленной принадлежности к самым разным социальным классам. Здесь ты готов психологически идентифицироваться с ценностями и стремлениями, болью и надеждами самых разных, включая противоположные, социальных групп. Ты понимаешь их, ты признаешь их естественность и законность, ты их положительно учитываешь в своем дискурсе.
Наши долгие (и ожесточенные) дискуссии на злободневные политические темы для меня были очень полезны. В отстаивании своей позиции Вы, на мой взгляд, весьма удачно дошли до «краев» того типа мышления, который присущ современному «креативному классу». Это, к примеру, Ваш «провокационный» вопрос: разве всегда в политике обязательны мысль, сформулированные конструктивные и реалистические программы на будущее, ответственность за то, что действительно выйдет в результате? Разве, мол, не важнее в ряде случаев непосредственное чувство, «сердце»? Или Ваше высказывание: Вам нравится, кажутся интересными предложения рассматривать русскую революцию 1917 г. «саму по себе», «изнутри» – без принятия во внимание ее реальных последствий, т.е. миллионов жертв. Сюда же, по-видимому, стоило бы присовокупить тезис Ленина: главное – ввязаться в борьбу, а там будет видно.
С моей же точки зрения, это вопиющая социальная и интеллектуальная безответственность, настоящий панегирик безмыслию. Я вполне и вполне понимаю определенную «прелесть» большевистских или национал-социалистических идей, насколько они могли вдохновлять многомиллионные массы. И без учета их «духоподъемности» мы никогда не постигнем действительной исторической картины. Однако если мы ответственные мыслители, то ни в коем случае не должны сбрасывать со счетов и то, что из всего этого вышло, включая концлагеря. Перед нами также и положительный опыт «Вех»: авторы заранее предсказали, что выйдет из охватившего тогда «прогрессивную интеллигенцию» духа революционности. И истинность их прогноза основывалась, разумеется, не на даре прорицания, а просто на внимательном и последовательном анализе соответствующей ментальности.
Совершенно понятны вся глубина и искренность возмущения тогдашних миллионов. Если взять Россию, то слабый царь, бездарная и безответственная камарилья вокруг него, страна терпит поражения на фронтах, а на фоне разрываемой пушками и травимой газами плоти одних (большинства) – тотальное воровство и продажность верхушки. Гигантская волна возмущения, повторяю, вполне естественна и оправданна. Но что вышло из радикальной реализации подобного возмущения также известно. «Пролетариату нечего терять, кроме своих собственных цепей»? – Оказалось, вполне было что. «Хуже уже быть не может»? – Пока жив человек, всегда может быть хуже.
Также весьма характерны, по-моему, Ваши непосредственные реакции на текущие события. «Ну, ничего не помогает, Путин всё не уходит». А что, собственно, сделала оппозиция? Оккупировала памятник казахскому поэту Абаю, прогулялась по бульвару вместе с писателями, провела панк-молебен в храме («Богородица, Путина прогони»)? – Достойные действия. Я бы предложил еще одну, и решающую акцию – коллективно станцевать на Красной площади гопака: если уж и это не поможет, тогда непонятно, что еще. Здесь, на мой взгляд, находят свое выражение вышеозначенные характерные моменты: безмыслие, постмодернистская условность (что ни делай, это всё одно: «существенной» связи между действиями и результатами нет [2]), а также узкоклассовое сознание «креативного класса».
Мне кажется, что можно догадаться и об объективных причинах означенной интеллектуальной импотентности отечественной оппозиции. Согласно моей модели («Число и культура», гл. 2), Россия сейчас находится на пороге достаточно определенного социально-политического сдвига. То, что в масштабах мирового сообщества (включая нас) выступает как «новые шестидесятые», т.е. социокультурная революция, в нашей стране совмещается с характерным социально-политическим сдвигом.
Маленький экскурс, напомню. С конца 1980-х гг. Россия находится под знаком четвертой революции («бифуркации»), после революций 1) 1905-07, 2) Февральской 1917 и 3) Октябрьской 1917. В рамках каждой из революций социумы могут проходить и через более дробные ступени: «подреволюции» («подбифуркации»). Так, в СССР: 1) военный коммунизм, 2) НЭП, 3) «Великий перелом» 1929 г., 4) «хрущевская оттепель» (уход от «жесткой», сталинской модели), 5) «перестройка». Пятая подреволюция переросла в полноценную революцию, т.е. четвертую, тем самым став и ее первым этапом. Такие исторические этапы, возможно, удобно обозначать подобно книжным разделам. Например, «хрущевская оттепель» – это 3.4, т.е. третья революция («глава»), четвертая подреволюция («параграф»).
Аналогично, ныне наша страна находится под знаком четвертой революции, но при этом дробится на следующие подэтапы: 1) «перестройка», 2) 1991 (провал путча, распад СССР, у власти демократы ельцинского призыва), 3) 1993 (расстрел парламента, принятие конституции с «царскими» полномочиями президента, положившей конец всякому разделению властей). В настоящий момент мы и находимся на этом этапе – 4.3, четвертой революции, третьей подреволюции.
Как было проанализировано в «Числе и культуре» на материале множества стран, третьи революции во всем мире приводят к установлению тоталитарно-автократических режимов (к примеру, «национальная революция» в Германии 1932-33 гг. – третья по счету: после буржуазно-демократической революции 1848-49 гг. и после Ноябрьской 1918 г.). Четвертые революции уходят от тоталитарности, но не являются последовательно демократическими (в политических режимах, ставших их плодами, всегда присутствуют определенные «изъяны»), таковыми являются лишь вторые и пятые, см. книга.
В свою очередь, последовательность подреволюций в рамках каждой революции в общем и целом повторяет качественные особенности последовательности «больших» революций, соответственно, усиливая или ослабляя их характеристические качества. Например, период сталинского правления пришелся на этап 3.3 (третья революция, третья подреволюция), тем самым явив образец «квинтэссенции» тоталитаризма (см. выше о №№ 3). Напротив, «хрущевская оттепель» – 3.4, третья революция, четвертая подреволюция, и в обществе наблюдалась определенная демократизация: разумеется, в рамках рамочной по-прежнему тоталитарной системы (политическая монополия КПСС сохраняется).
Так вот, политический режим России с 1993 г. и по сю пору типологически описывается номером 4.3, четвертая революция, третья подреволюция. Если четвертые революции нигде в мире не приводят к «чистым» демократиям, то третьи подреволюции акцентируют авторитарные тенденции. У нас – как везде, всё естественно.
Достаточно забавно наблюдать, как либеральные критики «путинского режима» обвиняют данного политического лидера во всех смертных грехах, «забывая» напоминать об истоках и политических авторах этих «грехов». У нас нет разделения властей, марионеточный парламент? – См. расстрел Белого дома, тогдашнего парламента, «царская» конституция 1993 г.; авторство – Ельцин с «либеральными», «демократическими» соратниками. Бесчестные выборы, построенные на монополизации ТВ и манипуляции при подсчете голосов? – См. выборы Ельцина в 1996 г., позволившие «затолкать» этого персонажа с 4%-ным рейтингом на второй президентский срок. Институт президентского «преемничества»? – А кто его придумал и впервые осуществил (поставив В.В.Путина)? Олигархическая экономика, тотальная коррупция? – Но когда были созданы ее основы (включая «чубайсовскую» приватизацию)? Путин был поставлен у власти, когда «игра» в общем и целом уже была сыграна, и ему оставались лишь сравнительно небольшие «доводки».
С 1993 г. и по сей день в России существует один и тот же политический режим, для которого, кстати, характерно правление политически правых сил: будь то либералов или такой право-центристской партии, как «Единая Россия». При том, что, как отмечено большинством социологов, в стране явно доминируют левые настроения. Может, кто-то сумеет подсказать, как на протяжении 20 лет можно держать у власти сторонников идеологического меньшинства, не прибегая к последовательным манипуляциям и обману? Их технологии доведены практически до совершенства (в стремительно устаревающих рамках пропагандистского господства ТВ: Интернет все же массированно наступает).
Как ясно из вышеизложенного, ныне Россия пребывает на пороге очередной подреволюции – 4.4. Она, собственно, уже началась: вместе с мировыми «новыми шестидесятыми». Занятно, что предшествующая четвертая подреволюция, на этапе третьей революции – 3.4, т.е. «хрущевская оттепель», также осуществлялась у нас в контексте социокультурной революции 1960-х («старых шестидесятых»). Такая большая страна, как Россия, никогда, даже в эпоху «железного занавеса», не могла существовать в абсолютной политической изоляции и быть нечувствительной к тому, что происходит в развитом, индустриальном мире.
Итак, наш следующий этап – 4.4. Что его отличает? Четвертые номера указывают на непоследовательную демократию, но все же демократизацию по сравнению с режимом 4.3. «Частичность демократии» указывает на то, что едва ли реалистично ожидать, скажем, парламентской республики, с номинальными полномочиями президента. Но степень «имитационности» демократии должна объективно снизиться: у парламента должны расшириться реальные полномочия, а партийные выборы стать заметно более равноправными.
Что означает подобный сдвиг в классовом плане? Если сейчас у власти находится узкий олигархически-чиновничий класс, с его беззастенчивыми клановыми интересами, заведомым неравноправием (как в политической, так и в экономической жизни), то в результате наступающего этапа классовая база режима должна расшириться. За счет кого? – Увы, не за счет подавляющего большинства населения, т.е. нас с Вами, а за счет, как говорилось в марксизме, мелкой буржуазии, т.е. представителей малого и среднего бизнеса, менеджеров среднего звена, а также примкнувшей к ним интеллигенции, преимущественно хорошо зарабатывающей (пресловутый «средний класс»). Слишком резкого скачка – от очень узкого слоя олигархов к массам простых тружеников – ожидать нереалистично.
Данный класс, мол, доказал свою дееспособность в исторически новых условиях, сумел адаптироваться к реалиям капитализма. Ему также не присущи чрезмерно радикальные настроения вроде деприватизации, «избыточного» повышения налогов, социальных выплат и пенсий. Этот класс, таким образом, не угрожает «переделом», кардинальным перенаправлением финансовых потоков, т.е. он не собирается «задушить» наличный правящий класс. Единственное, что он по существу требует, – это установление «более честных правил игры», отличных от тех, которые практикуются ныне («игра в одни ворота», когда, скажем, «не свой» для высших чиновников бизнесмен не имеет ни малейшего шанса «пристроиться к кормушке»). В отличие от олигархов, подобный бизнесмен (напр., владелец торговой или компьютерной фирмы), как правило, получил свое материальное достояние не «хапком» бывшей государственной, т.е. общенародной, собственности, а создал свое дело сам: своим умом и напряженным трудом. Поэтому ему не свойственно ни чувство стыда (компенсированное гипертрофированным высокомерием и презрением), ни чувство страха (вот, придут к власти левые и все отберут). Данные представители «креативного класса» не без оснований считают себя умнее, чем нынешние политические и экономические воротилы, которые не создали, собственно, ничего и едва ли в состоянии это сделать. Во-первых, на стадии формирования класса этих воротил произошел «естественный отбор» по совсем другим качествам (как говорила, кажется, Т.Юмашева, дочка Ельцина, о Р.Абрамовиче: «Он умеет дружить»). Во-вторых, на настоящий момент у них по сути уже отсутствует настоящая мотивация сделать что-то по-настоящему новое (А зачем? Все и так хорошо. В отличие от тех же владельцев торговых или компьютерных фирм, которым приходится выкладываться на 110%). Очевидно, что никакая действительная модернизация экономики не может быть осуществлена без реальных социально-политических сдвигов, т.е., в частности, конкурентного допуска к государственным финансовым потокам.
Означенные представители «среднего класса», понятно, не нищие, как большинство, но и не могут позволить себе расходов, сравнимых с олигархическими (приходится отдыхать, напр., не в Куршавеле, а в Испании, и намного скромнее, чем по 50 тыс. евро в день). При этом, в отличие от нас с Вами, т.е. «совков», они уже прекрасно разбираются в суперлюксовых брендах машин, яхт, вилл или часов и искренне не понимают, почему олигархи могут их себе позволить, а они – которые умнее, честнее, трудолюбивей – нет.
Так вот, грядущий социально-политический переворот – для них, т.е. представителей среднего, или «креативного», класса. Означает ли это, что нам, т.е. большинству «простых», стоит держаться от них подальше? – Конечно, они думают о благе не нас, «совков». Даже, возможно, в них в целом больше высокомерия по отношению к уборщице или рабочему, чем у хозяина крупного комбината. Последний – такова корпоративная культура еще с советских годов – еще может подойти в цеху к «Иванычу» и пожать ему руку, особенно если рядом корреспондент. Но как владельцу «Лексуса» относиться к тому, кто до сих пор ездит в «четверке»? Придут они к власти – и это внутреннее презрение почти непременно выльется в снижение социальных выплат и пенсий (да эти совки сами виноваты, что у них нет денег, нужно было больше работать, копить на старость), тем более, политической параллелью их классовой позиции является либерализм («минимум государства»).
Перспектива, вроде, не самая привлекательная, но проблема в том, что альтернатива ей, т.е. сохранение наличного состояния, – абсолютный исторический тупик. Олигархи с чиновниками, как сказано, страну не в состоянии модернизировать в принципе, а конец эпохи нефтепродуктов не за горами. Хотя, чтобы продержаться 20 лет, наличный режим освоил набор навыков идеологического и практического популизма: левая и патриотическая риторика, при том, что миллиарды по-прежнему качаются на Запад, но все же хотя бы чуть-чуть «делиться» пришлось. Заигрывание автократоров с нищими массами – давнишняя технология («царь-батюшка защитит нас от произвола бояр»).
Итак, объективным содержанием ближайшей «подреволюции» является не общенародный, последовательно демократический режим, а лишь расширение (пусть и заметное) круга тех, у кого «все хорошо, а будет еще лучше». Соответствующая политическая задача – классически либеральная. Однако репутация у русских либералов с 1990-х гг. – хуже некуда. Да и какими силами «среднему классу» пробиться к политической и экономической вершине? Никто добровольно ни власть, ни несметные доходы им не отдаст. Поэтому либералам кровь из носа необходимы массовые манифестации. Собственных сторонников у либералов – с гулькин нос, да и то в основном в мегаполисах. Помимо того, этим людям уже есть, что терять, и поэтому ни «подставляться», ни тем более драться на баррикадах они не способны. Намного более решительна левая и патриотическая молодежь, вот она и должна быть «пушечным мясом». А когда обозначится контур победы, соберутся вместе нынешние власть имущие и «вменяемые», т.е. либеральные, лидеры оппозиции и договорятся-таки о «переделе», установлении новых правил игры. Пообещать «отмороженным» левым и националистам можно все, что угодно, ведь совсем не обязательно исполнять: «мавр сделал свое дело, мавр может уходить».
При всей моральной малоприглядности подобных перспектив, реальная альтернатива им отсутствует. У истории есть свои объективные законы, и попытки пропустить или перескочить какую-то из ступеней – выйдет себе дороже.
Но с учетом вышеизложенного, по-видимому, понятно, насколько трудно нынешним сторонникам обновления сформулировать конструктивную политическую программу. Какую? – Говорить все честно? Но тогда за тобой практически никто не пойдет, а если широкие массы заранее узнают, что их снова хотят «развести», то могут и навалять. И тем не менее, перемены все равно неизбежны. И даже не только потому, что мы вовсе не хотим окончательно загубить страну, но и потому, что они объективно наступят (принцип реальности, а не морального долженствования). Процесс уже начался, секундомер уже тикает.
02.02.2013
Р.S. от 05.02.2013
Да, Боря, и последнее. Я уже неоднократно Вам говорил, что я – большой противник моралистического подхода к политике. Для меня это столь же нерелевантно, как морализирование в сантехнике, математике, литературе, медицине. У каждой из этих сфер – свои собственные закономерности, критерии, с нравственностью напрямую никак не связанные. Ну да, каждая из политических сил на протяжении тысячелетий использует этические аргументы, но они не более чем техническое средство, инструмент. Когда объективно подступает период смены старого политического режима, общество охватывает ощущение «бесчестности», «бесчеловечности» его сторонников, тогда как собственной стороне присваивается статус защитников добра. Но пытаться разобраться в подобных нравственных коллизиях – дело безнадежное. Не только для современников, но даже задним числом, исторически. За кем, скажем, были «правда», «добро» в нашей Гражданской войне: за красными, белыми? Такие вопросы решаются всякий раз идеологически, в частности, в зависимости от конкретного исторического этапа, на котором в данный момент находится социум. Так, картину злого царя, расстрелявшего в Кровавое воскресенье мирную депутацию, надменных офицеров-дворян, раздающих направо и налево зуботычины нижним чинам, наглых капиталистов, разливающих ведрами шампанское лошадям, но выставляющих на улицу изможденную женщину, у которой пухнут от голода дети, к концу советского времени сменила диаметрально противоположная картина. Царь оказался добрейшим человеком, души не чаявшим в своей семье, святым мучеником, офицеры преисполнены чести и благородства, а заводчики самоотверженно ковали мощь Российской державы, стремясь построить ее великое будущее. Какая из картин справедлива? А в Гражданской войне за обеими сторонами – груды трупов.
Я вполне понимаю Ваше нравственное возмущение тем, что ныне исходит от нашей власти. Как говорится, «каждый честный человек» должен выступить против «партии жуликов и воров». И эти противники – спасители на белых конях?
Как было сказано выше, в результате ближайшего социально-политического сдвига в России должна возникнуть ситуация значительно более «чистого» капитализма, чем ныне. С более открытой конкуренцией, а не той модели государственно-корпоративного, насквозь коррумпированного капитализма, которая действует ныне. Но на этом ведь история не заканчивается. Совершенно ясно, что спустя 10-20 лет (не знаю точно, сколько именно ближайшему режиму будет отведено) страна окажется на пороге очередной революции: пятой подреволюции (4.5), перерастающей в полноценную пятую революцию. Пятые революции выставляют на повестку дня намного более последовательные демократические требования, чем четвертые (скорее всего, парламентская республика). Ее социальная база должна радикально расшириться – за счет масс «простых» людей, в отличие от крупных, средних и мелких капиталистов, которые будут служить социально-политическим фундаментом на этапе 4.4.
Тут же «каждому честному человеку» станет более чем очевидно: мир «голого чистогана» – абсолютное зло, «так жить нельзя». Внезапно откроется вся степень «бездуховности» и «бесчестности» его «паханов». Возникнет острое желание вытащить крючьями из Кремля этих самодовольных, зажиревших, преисполненных лжи персонажей. В большей мере начнет выплывать и грязная подоплека их прошлого (подобная деньгам немецкого Генштаба или американских банкиров для большевиков и т.п.). Ну и кто же в таком случае нравственно прав: Вы, ныне требующий включения лидеров оппозиции в правящую элиту, или Ваш сын или внук, которые с неменьшим пафосом через 10-20 лет выступят с протестом против этой «наглой» и «бездумной» элиты? Или Вы к тому времени (коль доживем) тоже «переориентируетесь», успеете разочароваться в кажущихся ныне «демократическими» вождях (мол, не оправдали надежд)?
Самое забавное, что всем деятелям, радикально критикующим наличный на данный исторический момент режим, присуще «для контраста» идеализировать предыдущий и его деятелей (ср. дети, бунтующие против отцов и хватающиеся за дедов). Так, для нашего с Вами поколения выглядит шокирующе, что современная интеллектуальная левая молодежь склонна включать в свои кумиры не только Ленина, но даже Сталина. Совсем не удивлюсь, если задним числом путинский патернализм покажется заметно более симпатичным, чем «либерализм» этапа 4.4.
Ну и зачем Вам сейчас политические надежды, которым заведомо не суждено в конце концов оправдаться? «Быть вместе с народом, с его наиболее передовой частью в каждый исторический момент»? «Гражданская ответственность»? – Я же вижу в подобных вещах главным образом стадность: стадо бросается вначале в одну сторону, потом мирно пасется какое-то время, затем кидается в другую сторону. Страшно отбиться от стада?
Мы с Вами к нашему возрасту успели пожить при разных политических режимах и каждый раз были недовольны. Не пора ли отбросить иллюзии, связанные с поиском правды любого из мыслимых режимов? «Царство правды» на земле невозможно; нет правды в истории, но возможна истина об истории: если мы выстраиваем ее объективную, рациональную картину. Последовательная рациональность ахронична, поэтому оказывается справедливой независимо от любых исторических пертурбаций.
СНОСКИ:
1. Отчего, напр., кибернетика и генетика подверглись гонениям за свою «буржуазную реакционность».
2. Для контраста: в США массы оккупировали Уолл-Стрит, само сердце мировой финансовой системы (в своей жадности и эгоистической безответственности перешагнувшей допустимые границы), в Германии – площадь перед Франкфуртским банком (финансовым центром континентальной Европы), а у нас – памятник Абаю. Казалось бы, причем здесь Абай? – Но для «истинного постмодерниста» никакой принципиальной разницы нет, ведь «все условно».