3.5. Особые случаи бинарных систем: партийная система послевоенной Италии, процент участвующих в голосовании

В статье "Европейские партийные системы со значительным коммунистическим компонентом" [197] нам (в соавторстве с В.П.Любиным) уже доводилось обращаться к анализу политической системы Италии, прийти к выводу о ее принципиальном - "топологическом" - отличии от канонических биполярных систем. На протяжении послевоенных десятилетий самыми крупными итальянскими партиями были христианские демократы (ХДП) и коммунисты (ИКП), хотя на политической сцене присутствовало и много других, менее многочисленных партий. Активное противостояние ХДП и ИКП ("правых" и "левых") не привело, однако, к формированию двухпартийной, или квазидвухпартийной, структуры; вторую по значению партию удалось в целом надежно изолировать от принятия наиболее важных решений. Была названа и цена подобного успеха антикоммунизма: одну из конструктивных политических ролей в стране стала играть "топологическая дыра", т.е. мафия. Однако сейчас нас интересует другое.

В той же статье была констатирована "двухэтажность" итальянской партийной системы. Но первом уровне, или этаже, решалась задача противостояния коммунистам, победы над ИКП, на втором - обычная для двухпартийных стран задача формирования правительственной коалиции, "нормального" управления. Поэтому речь шла о "дважды биполярной системе". Какими явлениями должна сопровождаться подобная расщепленность политических задач, целей, критериев? С одной стороны, Италию всегда приводят в качестве образца политической неустойчивости: правительственный кризис, быстрый распад коалиций, роспуск парламента, досрочные выборы - обыденные здесь события. С другой - это не приводило к параличу социально-политической, экономической жизни, в самой неустойчивости присутствовал известный момент стабильности и постоянства. Именно к последнему и хотелось бы обратиться.

Прежде всего, повторим поставленный выше вопрос: что должно происходить, если в общественном сознании и головах ведущих политиков одновременно или вперемежку сосуществуют сразу две разнородные цели - противостояние коммунистам и надежное управление? Не вызывает сомнений, что это две принципиально разные установки: либо силы сосредоточены на борьбе с коммунизмом, либо на конкретных текущих потребностях, - и при наличии на политической арене мощной "антисистемной партии" (таким ярлыком была награждена ИКП) по внутренней политике пробегает ощутимая трещина.

Числовой характеристикой биполярной структуры под знаком борьбы с ИКП служит соотношение сил между правящей коалицией и ИКП, а в проекции на государственное управление - соотношение сил той же правящей коалиции уже не только с ИКП, а со всей оппозицией. Два количественных отношения при наличии множества партий, очевидно, различны, и - в зависимости от того, что в данный момент представляется главной задачей, - преимущественное значение принадлежит либо одному, либо другому. Если же однозначный выбор не осуществлен, если общество и политики пытаются решить обе задачи одновременно (так сказать, усесться на двух стульях), то показательны сразу оба критерия. Это необычное общественно-психологическое состояние, не без признаков шизофренического, и вообще говоря, резонен вопрос, существует ли в таком социуме сколько-нибудь надежная внутренняя мера. Впрочем, в ряде случаев, как мы надеемся показать, таковая наличествует и выступает в виде среднеарифметических величин.

Начнем с состава итальянского парламента 1956 г. В палате депутатов из 590 мест 261 принадлежало христианским демократам, 143 - коммунистам, 75 - социалистам, 29 - национальным монархистам, 10 - народным монархистам, 25 - Итальянскому социальному движению, 19 - социал-демократам, 12 - либералам и 16 - смешанной группе [125-57]. В сенате из 243 мест у христианских демократов 111, коммунистов 50, социалистов 29, у национальных монархистов 13, ИСД - 9, у либералов, социал-демократов, республиканцев - 11, демократических левых независимых - 7, у смешанной группы - 13. В правительство (Совет Министров) входили представители христианских демократов, социал-демократов и либералов. Таким образом, правящей коалиции в палате депутатов принадлежало 292 места, или 51% от общего количества. Если брать соотношение сил между правящей коалицией и ИКП, то мы имеем дело с числами 292 и 143 (сумма - 435). На долю правящей коалиции в этой паре приходится 67%. Следовательно, перевес над коммунистами был надежным, даже "с запасом", тогда как парламентское большинство - в сущности, символическим. Вычисление среднеарифметических величин из-за качественного расхождения двух критериев, величин вряд ли корректно. По сенату проценты мы не вычисляем, ибо в Ежегоднике для одного из членов правящей коалиции, Либеральной партии, отсутствуют цифры, отдельные от социал-демократов и республиканцев.

Аналогичные подсчеты по результатам выборов 25 мая 1958 г. [125-59] приводят к следующим величинам. С 1 июля 1958 г. до 26 янв. 1959 г. правительство состояло из представителей ХДП и СДП, и правящей коалиции в палате депутатов принадлежало 296 мест из 592, т.е. 50%. В аспекте противостояния ИКП фигурируют абсолютные цифры 296 и 140 (сумма 436), т.е. удельный вес правящей коалиции в такой паре 67,9%, что не совсем совпадает с точным значением золотого сечения, но близко ко второму его приближению, см. ряд (12). Данные по сенату: у правящей коалиции 127 мест из 243, примерно 52% от общего состава. В паре "правящая коалиция - ИКП" (127 и 60 мест) у первой те же 67,9%. С 1959 по 1962 гг. правительства составлялись только из представителей ХДП, доля ХДП в паре "ХДП - ИКП" равна 65,9% [125-62]. В феврале 1962 г. сформирован многопартийный Совет Министров из представителей ХДП, социал-демократов и республиканцев. В нижней палате у правящей коалиции 297 мест, т.е. около 50% от общего состава и чуть меньше 68% в аспекте противостояния коммунистам. В верхней палате: правящая коалиция - 127 мест из 253 (чуть больше половины), ее удельный вес в паре "коалиция - ИКП" - 61%.

В январе 1963 г. в Италии принимается закон об изменении отдельных статей конституции, затронувший обе палаты, в апреле состоялись парламентские выборы [125-63]. У правящей коалиции (по-прежнему ХДП, социал-демократы, республиканцы) в палате депутатов 296 мест, у коммунистов 166, т.е. доля первой в настоящей паре составила 64,1%, что еще меньше, чем прежде, отклоняется от теоретической величины. В сенате - 63,4%, также неплохое приближение.

После выборов 19 - 20 мая 1968 г. выступают следующие значения [125-68]. В июле сформировано правительство из представителей только ХДП. В палате депутатов у ХДП - 266 мест, в сенате - 135. У ИКП, соответственно - 177 и 87. Доля правящей ХДП в этой паре по палате депутатов - 60%, по сенату - 60,8%. Затем для формирования надежного парламентского большинства в правительство, помимо ХДП, включены представители ИСП и ИРП. В палате депутатов у коалиции 366 мест из 630, т.е. 58,1%, в сенате - 183 места из 320, т.е. 57,2%. Таким образом, можно констатировать перемещение центра внимания с первого "этажа" (борьба с ИКП) на второй, на управляемость политической системы в целом. Но этой ситуации не удалось устоять, и уже в августе 1969 г. правительство вновь составлено из членов одной ХДП. Здесь мы встречаемся с характерным порогом во внутренне-политической жизни Италии.

Известно, что не только итальянское правительство, но и ИКП осудила советское вторжение в Чехословакию. В начале 1970-х гг. (особенно, когда лидером ИКП стал Энрико Берлингуэр) ИКП отказывается от ряда фундаментальных постулатов марксизма, включая принцип диктатуры пролетариата и требование общественной собственности на средства производства. Затем ИКП рвет связи с режимом Чаушеску, в 1980-е гг. налаживает связи с западногерманскими социал-демократами. В тот же период разворачивается движение "еврокоммунизма". Изменение политической линии ИКП отчасти снимает с нее подозрения в глазах государственных деятелей и некоммунистического электората, острая конфронтация с ИКП перестает быть главной политической целью. Нет, полной реабилитации не происходит, но отныне предпринимаются попытки совмещения двух главных политических целей, т.е. иногда удается одновременно (а не попеременно) уделять внимание одной и другой. В частности, становится актуальным создание более широких правительственных коалиций. Именно с этого момента обоснованно и вычисление среднеарифметических значений между двумя парадигмами: противостояние правящего блока и ИКП и соотношение правящей коалиции и оппозиции в целом.

Совет Министров, составленный 6 авг. 1970 г., включал в себя представителей ХДП, ИСП, УСП(1) и ИРП. В палате депутатов из 630 мест правящей коалиции принадлежит 366 [125-70], т.е. 58,1%. В плане противостояния с ИКП (177 мест) - 67,4%. Эти величины качественно отвечают друг другу, и потому становится оправданным вычисление средних значений. Последнее составляет 62,8%, что лишь на 1% отличается от золотого сечения. В сенате у правящего блока 183 мандата из 315, т.е. также 58,1%. Пара с ИКП (87 мандатов) дает 67,8%. Среднеарифметическое - 63%.

В феврале 1971 г. представители ИРП вышли из состава правительства [125-71]. В палате депутатов у правящей коалиции осталось 357 голосов из 630, т.е. 56,7%. Удельный вес коалиции в паре с ИКП составляет 66,9%. Среднеарифметическое - 61,8%, точная модельная цифра. В сенате у коалиции 181 из 315 мест, т.е. 57,5%. При анализе пары "коалиция - ИКП" (у ИКП 87 мест) доля первой - 67,5%. Среднее: 62,5%. Удовлетворительное совпадение с нормативным значением.

7 - 8 мая 1972 г. в Италии состоялись досрочные выборы [125-72]. 26 июня образовано правительство из представителей ХДП, ИСДП, ИЛП (под председательством Дж. Андреотти, ХДП). В нижней палате в распоряжении коалиции 316 мест из 630, т.е. 50,2%. Столь незначительное большинство заставляет говорить о рецидиве антикоммунистической линии. И действительно, в паре "правительственная коалиция - ИКП" (у последней - 179 мест) на долю коалиции приходится близкие к равновесному значению 63,8%. Среднеарифметическое, ввиду качественного несоответствия двух показателей, вновь не имеет реального смысла. В сенате у коалиции 155 мест из 315, т.е. меньше половины. Но в отношениях с ИКП (83 места) - 65,1%. Та же картина.

8 июля 1973 г. формируется новый, более представительный кабинет из ХДП, ИСП, ИСДП, ИРП (под председательством М.Румора, ХДП). В палате депутатов у правительственной коалиции 372 места из 630, т.е. 59,0%. В оппозиции с ИКП (179 мест) - 67,5%. Показатели вновь обрели качественное соответствие друг другу, что позволяет говорить об одновременном решении двух главных политических задач и вычислять среднеарифметическое. Оно составляет 63,3%. В сенате у коалиции 185 мест из 315, т.е. 58,7%. Пара с ИКП дает 69,0%. Среднее - 63,9%.

Любопытным эпизодом политической жизни Италии являлось правительство из представителей ХДП (Председатель Совета Министров Дж.Андреотти), опиравшееся с марта 1978 г. на абсолютное парламентское большинство, в которое входили фракции ХДП, ИСП, ИСДП, ИРП и, как ни удивительно, ИКП [125-78; 79]. В нижней палате этому большинству принадлежало 570 голосов из 630, в сенате - 283 из 315. Подобный расклад не соответствует не только "двухэтажному" партийно-политическому строению (ИКП здесь поддерживает правительство), но даже обычной биполярной системе, что, по-видимому, свидетельствовало о попытке стабилизировать политическую систему посредством минимизации уровня конфронтации. Под нашу схему такая ситуация, разумеется, не подпадает. Впрочем, продолжалась она недолго - из-за назревших противоречий правительство подало в отставку 31 янв. 1979 г., 3 - 4 июня прошли внеочередные парламентские выборы, - и, очевидно, предвещала надвигавшийся кризис итальянской политической системы в целом (в два следующих многопартийных кабинета были даже введены по несколько беспартийных).

Эту систему, как известно, спасти так и не удалось. Несмотря на неординарные меры (например, в июне 1981 г. правительство возглавил представитель сравнительно небольшой республиканской партии, Дж.Спадолини, в августе 1983 - председатель немногим более многочисленной социалистической партии, Б.Кракси), вместе с "перестройкой" в СССР, трансформацией Европы и мирового сообщества, послевоенная партийная система Италии рухнула и погребла под собой ведущих субъектов национального политического истеблишмента. Волна "судебной революции" нанесла решительный удар не только непосредственно по мафии, без которой не могла существовать политическая система [197], но и бросила на скамью подсудимых самых видных политиков прошлого. Италия вступила в бурную фазу политических перемен, но это уже обсуждалось в главе 2.

Что касается прошлого, кажутся правомочными следующие выводы. Оригинальность партийного строения послевоенной Италии не помешала реализации в ней - как и в классических биполярных системах - действующей пропорции золотого сечения. При этом поскольку, в отличие от обычных биполярных стран, Италия была дважды биполярна и поскольку в ней оказались значимыми не одна, а две логические оппозиции, постольку это находило выражение в перемежаемости или сосуществовании двух различных критериев. Практически в каждый момент итальянцы знали или ощущали, что конкретно они имеют в виду. Благодаря этому, вопреки видимой нестабильности, итальянской политической системе удавалось на протяжении десятилетий не только выстоять, но и в целом успешно справляться с управлением государством.

Норберто Боббио, крупнейший политический философ Италии, утверждал: "Итальянские политики изобрели не перманентную революцию, а перманентный кризис. Итальянская демократия постоянно в кризисе. Италия - слабая демократия, демократическая машина в нашей стране обладает слабым мотором, но я все же не считаю, что этот "вечный кризис" является предвестником катастрофы". И далее: "Итальянская демократия слаба, но устойчива. Итальянцы, может быть, не демократы по убеждению, но они между тем привыкли к демократии. Наша страна является демократической по привычке", цит. по: [56]. Остается лишь задаться вопросами, что в конечном счете удерживало Италию от перерастания хронических кризисов в обвал, что ответственно за упомянутую "привычку", и не взяла ли на себя функцию предохранителя, внутренней опоры и костяка исследуемая сила рационального бессознательного.

Приведенные расчеты имеют характер предварительных, ибо опираются исключительно на формальные данные. В них не учтена ни кулуарная, ни закулисная деятельность, исключительно важная для Италии. Так, правительства меньшинства или незначительного большинства в действительности могли опираться, благодаря неафишируемым договоренностям, на более значительные части парламента, что не может не повлиять на арифметику, на пропорции. Но в нашу задачу не входит анализ, пусть и важных, деталей. Уточнение расчетов - дело специалистов. Целью настоящего раздела, да и главы в целом, является не исчерпывающее исследование, не закрытие вопросов, а, напротив, их постановка, открытие.

Сделав шаг назад, к стандартной дихотомной ситуации, нелишне обратить внимание, что в разных странах к подведомственности золотому сечению в той или иной мере тяготеет процент явки избирателей к урнам для голосования. В данном случае, соответственно, речь идет о естественном разделении полной группы населения, наделенного избирательным правом ( с ), на две самостоятельные подгруппы: 1) тех, кто считает необходимым принять участие в процессе голосования, и 2) тех, кто воздерживается от реализации этого права. Далее следует выяснить, какова в среднем оценка каждой подгруппой акта явки на избирательный участок. В первом случае перед нами граждански активная и ответственная установка, восприятие акта голосования как выражения собственной позиции. Я прихожу на участок, чтобы определить политическое лицо общества, тогда как отказ от подобной возможности означал бы ущемление моих личных прав, ничтожность моих убеждений. Не придя на участок, я пожертвовал бы своим голосом в пользу тех, кто не придерживается моей точки зрения. Образ мысли второй группы, напротив, предполагает восприятие необходимости куда-то ходить, тратить личное время как лишнего бремени. Почему и ради чего я, собственно, должен жертвовать персональными планами, подстраиваясь под срок, на который кому-то было угодно назначить дату голосования? Зачем мне следить за предвыборной кампанией, за дебатами, когда я точно знаю, что все участники стремятся заморочить мне голову? Пусть они сами решают собственные проблемы, а я займусь своими.

На следующей ступени анализа придется постараться понять, какой из двух типов настроений в настоящий момент доминирует в обществе. Если социум находится в политически активном режиме, если неучастие в голосовании воспринимается большинством как ущерб самим себе, то процент явки должен составить величину, близкую к 60%, точнее, к 61,8%. Если обстановка противоположная, т.е. спокойная и "рутинная", на первый план выходит отношение к визиту на избирательный участок как к бремени, как к принесенной жертве. Тогда от процента явки следует ожидать значения, тяготеющего ко второму устойчивому варианту - 38,2%.

Непременно стоит отметить, что настоящий случай - деление целого на две группы: активную и пассивную, - довольно существенно отличается по характеру от ранее изучавшейся ситуации межпартийной (вар.: межблоковой) борьбы. В последнюю вступают только заведомо активные части электората, принимающие участие в одних и тех же соревновании или игре, их соперничество оказывается принципиальным и острым. Напротив, когда решается, приходить на участок или нет, две позиции - активная и пассивная - за редкими исключениями контактируют друг с другом будто сквозь вату. Стандартные призывы к выполнению гражданского долга доходят до сердца и разума лишь части потенциальных избирателей, в то время как остальные не посещают участок главным образом не по принципиальным мотивам (если бы по принципиальным, то сценарий по-прежнему отличался бы концептуальной контрастностью), а из элементарного равнодушия. Подобный индифферентизм заставляет усомниться, действительно ли две упомянутые группы принимают участие в одной и той же игре. Одни относительно точно знают, чего хотят, установка других грешит "аморфностью и размытостью". По этой причине "зацепление" между активным и пассивным электоратами может оказаться не очень прочным, и названные проценты могут соблюдаться с меньшей степенью обеспеченности (так, кстати, и происходит в реальности, ибо приходится сталкиваться с самыми разными цифрами).(2) Поэтому в данном случае мы предпочитаем говорить лишь о сравнительно мягкой тенденции (вернее, тенденциях, т.к. перед нами, напомним, по сути две парадигмы: 61,8% и 38,2%), о прямой или косвенной склонности, тренде, а не высказываться столь определенно, как ранее.

По сообщению обозревателя "Известий" в канун очередных выборов в палату представителей США, в среднем в этой стране к избирательным урнам приходят около 39% обладающих правом голоса [323]. Достаточно близкая цифра к 38,2%, свидетельствующая, во-первых, об относительной стабильности американской политической системы по означенному признаку и, во-вторых, о доминировании в США стереотипа воспринимать голосование за конгрессменов как излишнее бремя (тревожащий многих аналитиков абсентеизм). Напротив, в ходе одной из последних предвыборных кампаний в России (выборы в Государственную Думу 19 дек. 1999) включившимся в ожесточенную информационную войну масс-медиа удалось довести обстановку чуть ли не до вселенского скандала, резко поднять общественно-политический градус, вызвав из спячки недавно разочарованное и не верящее никаким политикам население. Процент явки на избирательные участки в результате составил 61,85% [151] - еще более близкая к одному из теоретических вариантов величина.

Осредненная оценка степени важности личного участия в выборах может пребывать в естественной зависимости от того, формирование каких конкретно органов власти поставлено на повестку дня. Еще в 1996 г. аналитиками администрации российского президента подмечена следующая закономерность: "Если на федеральных выборах (президента, депутатов Госдумы и проч.) о своем гражданском долге вспоминают 65 процентов избирателей, то выборы местного значения или, как их еще называют, "точечные выборы" (губернаторов, мэров, местных законодательных собраний и проч.) собирают едва 35 - 40 процентов граждан" [153]. Таким образом, уже на относительно раннем этапе развития российской демократии установились значения, недалекие от тех, что диктуются нормативным расчетом. Повторим: если доминирует мнение "коль мой голос не вольется в определяющий хор, я от этого потерплю несомненный ущерб", то доля участвующих, согласно теории, должна составить 61,8% (ср. 65%); если поход на избирательный участок считается не столь уж и важным, воспринимается как личная жертва, то типичная величина - 38,2% (ср. 35 - 40% в реальности).

Информация по несколько иному, но сопряженному критерию содержится в работе американского политолога. Э. Бьюэлл: "Процентная доля тех потенциальных избирателей, которые отказываются идентифицировать себя, хотя бы нетвердо, с какой-либо из двух партий, увеличилась с 26% в 1952 г. до 39% в 1992" [68:3, с. 101]. Сравнение фактических 39% с теоретическими 38,2% позволяет предположить, что к 1992 г. электоральная система США вышла, согласно названному признаку, на один из устойчивых уровней. При этом тревогу бить рано: репрезентативное большинство (реальные 61%, теоретические 61,8%) по-прежнему за теми, кто принимает предложенные правила игры. Небезынтересны цифры и по идеологическому членению групп активистов двух главных партий. Из результатов опроса среди участников партийных съездов 1988 г. вытекало, что "свыше 39% всех делегатов съезда демократической партии идентифицировали себя как либералов; как консервативные собственные взгляды охарактеризовали 60% республиканцев" [там же, с. 98]. В обоих случаях перед нами уже известные характерные величины.

Не хотелось бы вдаваться в детальное исследование вопроса. Не только потому, что - по сравнению с долями проголосовавших за ту или иную партию, за тот или другой блок - данный момент оказывает меньшее влияние на политическую структуру социума. И не только потому, что в текущей главе, как и в книге в целом, ставится задача не исчерпать вопрос, а только поставить. В процессе дальнейшего изложения читатель познакомится и с другими, отличными от названной, политическими пропорциями - в зависимости от актуальных целей и ценностей главных действующих групп. Даже такие частные вопросы, как процент явки на выборы, как присоединение или неприсоединение к одной из ведущих идеологических групп, целесообразнее исследовать после того, как в распоряжение будет получен более широкий набор теоретических инструментов. Пока же еще рано покидать семантическое поле закономерности золотого сечения: еще не затронуты многие любопытные случаи.

Рациональное бессознательное в связке с ценностно-целевыми установками актуально не только в сфере политики. Приведем несколько образцов из комплементарных ей областей.

Под используемую схему подпадают некоторые экономические процессы. Здесь надлежит соблюдать осторожность: модель затрагивает исключительно завершающиеся, так называемые терминальные, процессы, поэтому и интересующие нас экономические показатели должны относиться к по-своему завершенным, самодовлеющим состояниям, а не описывать текущий процесс. Чтобы избежать голословности - конкретный пример.

Объемы внутренней и внешней торговли - сопряженная пара a, b , для которой справедливо a + b = c , где с - общий объем торговли. В конце 1950-х годов Европа находилась в разрозненном состоянии, и входящие в нее страны торговали с кем угодно, согласно классическому либеральному идеалу free market. Напротив, в последующие десятилетия были предприняты целенаправленные усилия на переориентацию торговли стран-членов ЕС друг с другом, в результате чего сложилось принципиально новое состояние: "ЕС - бастион". Соответственно, в газете "Нойе цюрихише цайтунг" от 17 апр. 1991 г. читаем: "Доля торговли двенадцати стран-членов ЕС с третьими странами составляла в 1958 г. 63% от ее общего объема, а к 1989 г. снизилась до 40%", цит. по: [423, S. 130].

Характерными представляются обе цифры. До конца 1950-х годов главные цели и ценности европейских стран в отдельности и всех вместе заключались в стремлении завоевать и освоить внешние рынки, а торговля друг с другом занимала в умах населения и политиков подчиненное место. Впоследствии стратегический вектор развернулся на 1800: центральной задачей стал обмен друг с другом, тогда как связи с прочим миром значимы лишь постольку, поскольку им не препятствуют. К концу 1980-х годов хозяйственная интеграция продвинулась так далеко, что упомянутая сознательная установка пришла к своему логическому завершению. Читатель самостоятельно справится с сопоставлением реальной величины 63% с теоретической 61,8% и реальных 40 процентов с 38,2. Для нас же важнее в очередной раз подчеркнуть: оба - и исходное, и конечное - положения воплощали в себе самосогласованные, "терминальные" установки, и мы не анализировали динамику цифр в период трансформации первой из них во вторую.

К той же гармонической пропорции недвусмысленно тяготеет и стандартное представление об "обществе двух третей". Непосредственно оно обязано канонизированному различению в развитых социумах трех классов: богатого, среднего и бедного (о предпосылках этого см. раздел 1.3), - а также тому прозаическому факту, что общество потребления нацелено на обслуживание интересов прежде всего первых двух. В результате трехсоставная схема редуцируется по этому критерию до двухсоставной: альянс богатого и среднего классов, с одной стороны, и бедный класс, с другой. Соперничество двух групп и приводит в общественных представлениях к величине 2/3, т.е. ко второму из приближений к золотому сечению, см. ряд (12). Развитые государства обеспечивают не только моральное, но и количественное преимущество обладателям денег. Зеркально-обратная ситуация в мировом сообществе в целом. Опираясь на модель трех миров: первого (Запада), второго (Востока) и третьего, - мир-системные аналитики обращали настойчивое внимание, что материальное преимущество здесь принадлежит меньшинству, тогда как 2/3 людей лишены и элементарных удобств. В человечестве в целом превалирует бедность. Даже не относясь к поклонникам такого рода подсчетов (хотелось бы оставить приоритет за более позитивно вычисляемыми величинами), нельзя не заметить, что и эта дескриптивная модель имеет логической подкладкой ту же закономерность золотого сечения.

Чтобы развлечься, можно взглянуть на цифры и из такой экзотической области жизни, как выборы римских пап. Согласно данным, приводимым в "Социальной и культурной мобильности" Питирима Сорокина, доля пап, выдвинутых из знатных и богатых общественных слоев, составляет 61,8%, точный признак золотого деления [305, c. 390]. (Для полноты упомянем и остальные цифры: из беднейших слоев - 19,4%, из средних - 18,6%). Католические синклиты поддерживали преимущество богатых перед консолидированным слоем средних и бедных с исключительной логической строгостью, они состояли из неоспоримо разумных персон. Чтобы не оставлять экзотику в одиночестве (рассудительность - не монополия кардиналов): когда проводился матч за шахматную корону ФИДЕ между Анатолием Карповым и Гатой Камским, общий призовой фонд в $1,5 млн. был разделен организаторами в следующей пропорции: 62,5% - победителю, 37,5% - проигравшему (см. "Аргументы и факты", 1996, № 27).

Заключая короткий пассаж об экономических и социально-экономических (классовых) пропорциях, необходимо не упустить из внимания, что в обоих случаях активно задействована сила идеологии: массового сознания и коллективного настроя. На протяжении десятилетий в психику европейцев последовательно внедрялась цель единства Европы, начиная с экономического. Не менее долгая история и у идеологии консюмеризма. Без этого, как без окружающих плод зародыша вод, не могли бы созреть и сработать закономерности рационального бессознательного.

Примечания

1 Унитарная социалистическая партия, основана в июле 1969 г. социал-демократическим крылом ИСП.

2 Тот, кто немного разбирается в статистике, вправе использовать такие выражения как "большая дисперсия", "высокое среднее квадратическое отклонение".


Hosted by uCoz